Танец Арлекина
Шрифт:
— Арлекин! — прошептал Морвен. Неужели он убил его?
А потом произошло вот что.
Сержант сорвал с арлекина шляпу. Как ни странно, перед ним и Морвеном предстало молодое, но усталое лицо. А потом… потом сержанту и солдату показалось, что лицо как бы мерцает и тает в свете фонаря. Сверкнули фальшивые бриллианты на груди у шута, и вдруг арлекин исчез, и осталась на дороге только шляпа с дыркой от мушкетной пули в тулье да кучка лохмотьев.
Морвен выдохнул:
— Невероятно!
Сержант Банч злобно зыркнул на
— Эй, чего бормочешь! Ступай на свой пост!
А сам сержант Банч предпринял не слишком удачную попытку досмотреть снившийся ему сон. Ничего у него не вышло. Проворочавшись с боку на бок несколько пятых подряд, толстый сержант снова разжег фонарь и принялся тупо разглядывать найденные на дороге шляпу и лохмотья. Лохмотья как лохмотья — грязные, драные. Сержант подумал, не сжечь ли их, но что-то заставило его разглядеть лохмотья более внимательно.
Он вывернул карманы куртки и обнаружил там две вещи. Зеленую тростниковую дудочку — что-то вроде свистка. Сержант поднес дудочку к губам, дунул. Дудочка запела негромко, высоким тоном. Сержант швырнул ее на землю и растоптал. Ваганская пакость. А еще… еще сержант обнаружил лист бумаги — страничку из книги. Бумага была дорогая, кремового цвета, гладкая, листок был аккуратно сложен. Сержант Банч развернул листок. Записка? Всего четыре слова, написанные изящным мягким почерком. Писала явно женщина.
«Тор, я тебя люблю».
Сержант выгнул бровь и задумался о том, будет ли это…
ГЛАВА 42
СПАСИТЕЛЬ ОРОКОНА
— Я умираю?
Но на этот раз все было иначе. На этот раз умирать было сладко и приятно. Смерть казалась нежным сном. Джем открыл глаза и увидел перед глазами коричневые и зеленые пятна. Потом он снова зажмурился. Наверное, у него кружилась голова. Теперь он даже не мог представить, что за сила заставила его броситься из окна. Он почти забыл об этом.
— Нет, дитя, ты не умрешь.
Услышав этот голос, Джем не испугался. Голос скользнул в его сознание, словно сухой, упавший с дерева листок в несущийся мимо поток. Голос был низкий, тихий, усталый и мудрый. Казалось, все страдания мира собраны в этом голосе. Страдания пережитые и искупленные.
Этот голос Джем где-то слышал прежде.
— Кто ты такой? — проговорил он, глядя в зеленовато-коричневую пелену.
— Тише, дитя. Ты еще слаб.
Джем снова погрузился в приятную дремоту. Он смутно помнил, как летел из окна и как упал на что-то мягкое, пахучее и колкое. Упал почти бесшумно.
Но теперь он лежал не на стоге сена.
Джем пошевелился.
На этот раз, когда он открыл глаза, он все увидел четко и ясно. Сначала он увидел неровный потолок и стены пещеры, пляску света и теней, потом — дымящий очаг посередине пещеры, а у огня — фигуру человека в темном плаще с капюшоном. Человек обернулся и направился
— Выпей немного, дитя.
Джем выпил. Настой был горьковатый, но, как ни странно, показался Джему приятным и успокаивающим. А потом Джем почему-то вспомнил накрытый к чаю столик в Цветущем Домике.
«Тебе налить, Натаниан?»
Джем посмотрел на свои руки. Ногти обломаны, запястья в ссадинах и царапинах. Его зазнобило. Он поднял глаза и постарался сосредоточить взгляд на том, кто склонился к нему.
«Злой человек. Порочный, грешный, злой человек».
И тут Джем разглядел лицо старика, спрятанное под капюшоном. Покрытые рубцами шрамов пустые глазницы…
— Ой!!!
Джему было и страшно, и больно. От страха он дернулся и попытался сесть, но, как только попытался, почувствовал, что у него жутко болит все тело.
Старик бережно взял кружку из рук Джема.
— Осторожнее, дитя, — сказал он, — твои раны еще не зажили.
— Раны? — прошептал Джем, упал на спину и несколько мгновений не мог думать ни о чем, кроме топора досточтимого Воксвелла. Потом он приподнял голову и попытался разглядеть свои ноги. Он лежал на какой-то низкой, грубо сколоченной лежанке. Изножье скрывала глубокая тень, но все же Джем разглядел под одеялом очертания своих изуродованных болезнью ног.
Он немного успокоился.
Позднее, по прошествии времени Джем вспомнит о том, как бежал из Цветущего Домика.
Сначала он уполз под деревья, а потом из сада перебрался в лес. Там он то хватался за низкие ветки и ухитрялся подниматься почти во весь рост, но большую часть пути полз на животе, волоча по земле непослушные, неподвижные ноги. Время от времени он просто лежал посреди папоротников и кустов вереска — лежал обнаженный, замерзший, истекающий кровью. Мог ли он погибнуть? В какие-то мгновения Джем переставал чувствовать вообще что-либо, кроме боли, а в какие-то переставал чувствовать даже боль. Наверное, за миг до того, как он окончательно потерял сознание, он и увидел склонившееся к нему лицо человека, испуганное и заинтересованное. Это случилось утром, когда солнце уже ярко светило сквозь листву, и это лицо показалось Джему похожим на листок дерева.
Но это было другое лицо, не лицо этого старика.
— Я — Катаэйн.
Только вечером, несколько дней спустя, Джем, наконец, сумел разглядеть девушку — раньше он видел только ее размытые очертания. Прежде девушка близко к нему не подходила, она выглядывала из-за спины старика в плаще с капюшоном. Только теперь Джем понял: это то самое лицо, которое мелькнуло у него перед глазами тогда, когда он решил, что умирает. Теперь он сидел на лежанке и с аппетитом поглощал похлебку из сладковатых кореньев, миску с которой ему застенчиво подала девушка.