Танец белых одуванчиков

Туринская Татьяна

И Кирилл подивился: надо же, как жестока жизнь, как несправедлива! Почему те, кто не особенно-то и нуждаются в поддержке и опеке, без труда находят это самое пресловутое сильное мужское плечо, а те, кто действительно в нем нуждаются, вынуждены обходиться собственными силами? Разве Тамаре нужна его опека? Разве ей нужен он сам? Разве ей нужен кто-нибудь еще? Она же по натуре хищница, ее не опекать — от нее защищаться надо! Однако мужчины от нее глаз оторвать не могут — такие, как она, никогда не останутся без опеки, без мужской поддержки. Не он, не Кирилл, так всегда найдется другой дурак, которому она будет морочить голову. А тут же — вот она, совершенно рядышком, так близко, что дух захватывает — сама беспомощность, сама слабость! И —

ни одного мужика рядом! Только он, только Кирилл. Но с какой целью он здесь, почему он рядом? Что ему от нее нужно?

Еще полчаса назад Кирилл не смог бы ответить на этот вопрос. Вернее, ответил бы как-то мутно, размыто: мол, защитить бы надо, как бы чего не случилось. Теперь ответ вытанцовывался более конкретный, потому что уже сформировалось нечто, что запросто могло вылиться не только в мысли, но и в чувства. Потому что если раньше, глядя на Светлану, думал только о девочке-одуванчике, терзал себя укорами, что не оказался рядом с нею, не спас, предал ради проклятых помидоров, то теперь видел именно ее саму, Свету. Не очень-то красивую, не очень интересную, совсем уж не яркую, абсолютно домашнюю и всю такую родную, такую уютную… И в глубине естества рождалось совершенно определенное желание: завладеть ею, сейчас, сию минуту, немедленно, подчинить себе ее пышное мягкое тело, покорить, нагло присвоить ее родную уютную душу. Куда уж конкретнее…

Вообще-то Кирилл всю жизнь причислял себя к сдержанным людям. Никогда не действовал по наитию, или нахрапом. Прежде чем сделать шаг, всегда тщательно его просчитывал, обдумывал со всех позиций — какие последствия может вызвать этот шаг. В общем, был всегда крайне осмотрителен и осторожен. Здесь же словно мозги туманом заволокло, словно в него вселился безумец, демон…

Кухня была такая маленькая, что ему оказалось достаточно просто встать из-за стола. И он сразу очутился практически прижатым к спине Светланы. Руки, его жадные руки… Он никогда не был наглым и бесцеремонным, почему же на сей раз руки действовали совершенно самостоятельно, не запрашивая согласия у мозга? А разве сейчас, в данное мгновение, мозг смог бы приказать им вести себя прилично?!

Кирилл прижался к ней, прижался весьма недвусмысленно, слишком тесно, слишком настойчиво, чтобы у кого-то могли возникнуть какие-либо сомнения на этот счет. Обхватил ее, нагло сунув руку в прореху между пуговицами блузки. И остолбенел на какое-то мгновение. Он ведь всегда любил девушек худеньких, стройненьких, чтобы без труда можно было пересчитать все косточки, все ребрышки под гладкой кожей. Тут же, дотронувшись до мягкого животика, ощутил просто небывалое доселе возбуждение. А мозг почему-то заранее радовался: "Она моя, она только моя!"

Остолбенела и Светлана. Ожидала ли она вероломного нападения, или нет — она сама вряд ли смогла бы ответить на этот вопрос. Может быть, хотела? Хотела, но боялась? Или боялась, потому что не хотела? А может, и вовсе не боялась именно потому, что не хотела, не видела в случайном визитере мужчину?

В любом случае, остолбенела она тоже лишь на короткое мгновение. Уж какие чувства были в ней изначально — неизвестно, однако в тот момент, когда почувствовала тепло его тела, когда ощутила наглую его руку у себя под блузкой, в ней боролись два желания. Вернее, желание-то как раз было одно, но было оно столь неприличным, что поддаваться ему было попросту стыдно: "Господи, он же подумает, что я шлюха!" А так хотелось оставаться порядочной женщиной…

И к двум этим взаимоисключающим желаниям прибавлялся стыд: ведь это же не просто посторонний мужик, которого завтра она уже не встретит, и не увидит уже никогда, а потому можно было бы без зазрения совести плюнуть на приличия и хоть раз в жизни получить удовольствие просто так, ни о чем не задумываясь. Но ведь это муж ее подруги, муж Тамарки Зельдовой! Как же она может позволить ему прикоснуться к себе, ведь совсем недавно была свидетельницей на их свадьбе?!!

Светлана

попыталась развернуться лицом к гостю, чтобы оттолкнуть, чтобы поставить его на место. Но в душе ей совсем не хотелось этого. Хотелось наоборот расслабиться, утонуть в нем, в его объятиях. И Кирилл, словно почувствовав ее желание, не позволил ей повернуться. Держал крепко, нагло, вжимаясь в нее всем телом. Руки настойчиво шарили по мягкой ее груди, по животу, а губы жадно ласкали нежную белую шею, чуть прикрытую светлыми легкими кудельками…

И Светлана застонала, моля о пощаде:

— Кирилл…

Так много хотела сказать, объяснить, что нельзя, растолковать, почему нельзя, что это попросту невозможно… А голос задрожал, прервался на его имени. Дыхание стало прерывистым, воздуха катастрофически не хватало…

— Нет же, нет, — тихо и совсем неуверенно прошептала она. — Нельзя, как же Тамара?..

А сама едва не теряла сознание под его настойчивыми ласками.

Кирилл и сам знал, что нельзя. Как знал и про Тамару. Да, они поссорились, да, они собираются разводиться, но стоит ли сейчас распространяться на эту тему? Не до этого сейчас. А еще так не хотелось выглядеть обычным донжуаном, прибегать к избитым уловкам: "да не обращай внимания, мы скоро разведемся". И почему-то вдруг впервые в жизни захотелось быть беспредельно наглым. Нет, не быть им на самом деле, но казаться именно в эту минуту. Хоть раз почувствовать себя беспринципным покорителем женских сердец, хоть раз отказаться от природной своей учтивости…

И, не прерывая настойчивых ласк, лишь чуть оторвавшись от ее аппетитной шейки, он довольно жестоко, наверное, чересчур обидно, ответил:

— А разве обязательно ставить ее в известность? Она ведь тут совершенно ни при чем, здесь только ты и я, нас двое, и никого больше. Никто не узнает, это будет наш маленький секрет…

Света восприняла это не как успокоение и достаточное основание для продолжения взаимных ласк, а, скорее, как пощечину. Снова попыталась вырваться, и снова потерпела фиаско — Кирилл держал по-прежнему крепко, придавив к мойке, и не собирался сдаваться. А может, опять-таки почувствовал, что на самом деле ей не хотелось останавливать его, что просто очень больно ранили, зацепили его слова? Вырываться Света перестала, но попыталась "облагоразумить" кавалера словами. А может, просто совесть свою пыталась успокоить?

— Ты ведь женат, Кирилл, так нечестно, у тебя ведь есть Тамара…

А Кириллу почему-то понравилось играть роль мерзавца и хама. И вместо того, чтобы объяснить, что между ним и Тамарой практически все закончилось, он продолжил свою странную игру:

— А слабо просто так, без всяких ожиданий, зная, что всего лишь на один раз, что у меня жена и я от нее никуда не денусь? Не считая меня возможным кандидатом в мужья? Просто так, потому что хочется точно так же, как и мне. Хочется, чтобы прямо здесь и прямо сейчас, вот на этой самой кухне? Только ты и только я. И пусть оно все огнем горит — просто хочется сейчас и со мной, слабо? Без расчетов и выпендрежа, одно сплошное физическое влечение, и ничего больше? Слабо?

А руки уже забрались под юбку, уже лишь тонкая ткань трусиков отделяла их друг от друга. Свете было ужасно обидно, слезы набежали на глаза. Ведь не о грязном сексе мечтала, о большой любви, о романтике! И где она, романтика? Где она, ее любовь?! Заблудилась… Заблудилась?!!

Разве заблудилась? А вот же, рядышком, разве не она? Пусть не такая красивая, как в романах и кино, но разве не об этом мечтала с той самой минуты, когда… Разве может она ему отказать сейчас, если мечтала об этом моменте с самой их с Тамарой свадьбы?! Ведь еще там, в машине со стилизованными кольцами на крыше, готова была отдаться прямо на глазах у Тамары. Ведь с самого первого мгновения утонула в его серьезных глубоких глазах, ведь сердечко забилось неровно при первом же взгляде. Ведь все глаза уже от обиды выплакала: почему всё Тамарке, почему всё опять ей одной?!