Танец белых одуванчиков
Шрифт:
Да, да, он прав, гори всё синим пламенем! Пусть хоть один раз, но она тоже познает это счастье — принадлежать любимому мужчине. Пусть не совсем по-человечески, пусть в некотором роде по-скотски, а не на атласной простыне, щедро устланной лепестками роз… Хоть раз не думать ни о чем, хотя бы раз руководствоваться не дурацкими правилами, придуманными благополучными моралистами, а только чувствами, только собственными желаниями! И пусть он чужой муж, пусть он даже не просто чужой, пусть он Тамаркин муж, пусть, пусть, пусть! Она не узнает, Тамарка никогда ничего не узнает! И ничего особо подлого в этом нет — ведь
И Светлана перестала сопротивляться…
Кирилл даже не замечал, что улыбается. Вроде как обычно ехал домой, вроде обычный будничный день, вернее, вечер, практически ночь, но на его лице почему-то блуждала какая-то странная улыбка. Дурацкая улыбка. Счастливая.
Глава 10
Дома его благодушное настроение как рукой сняло. Или, скорее, как корова языком слизала.
Правда, была та языкатая корова весьма стройной и красивой барышней с чуть тяжеловатыми бедрами, огненно-рыжими волосами и хищным оскалом.
Да, к величайшему разочарованию Кирилла, дома его ожидала законная супруга. Которой, по идее, там уже быть не должно было бы. Та самая, на которую он так настойчиво советовал Светлане не обращать внимания. Если бы он еще сам смог не замечать ее — было бы просто великолепно!
Тамара встретила его в прозрачном до неприличия пеньюаре — вроде не раздетая, но и одетой ее язык не повернулся бы назвать. Не стала дожидаться, пока он пройдет в комнату. Едва ли не впервые за недолгую совместную жизнь, если не считать прошлого раза, когда она, совершенно обнаженная, даже без чисто символического пеньюара, вышла встречать его в прихожую.
Кирилл сделал вид, что не замечает ее. Молча разулся и прошел в комнату. Тамара последовала за ним и так же молча присела в кресло. Уже не нагло, как накануне, а скромненько, аккуратненько.
— Ты еще здесь? — нарушил напряженное молчание Кирилл недовольным тоном. — Я надеялся тебя здесь не застать.
Ангельским голоском Тамара спросила с едва прикрытым укором:
— Ну зачем ты так, Кирюнчик? Ну, поссорились немного, с кем не бывает?
— Немного? — возмутился Кирилл. — Ну-ну. Сколько же по-твоему нужно для много?
Тамара потупила глазки, почти прошептала:
— Прости, милый, я была неправа…
Кирилл подошел к окну, распахнул шторы, словно бы намереваясь полюбоваться видом из окна. На самом деле всего лишь пытался выиграть время. Да и что можно было увидеть, кроме ярких лучей уличных фонарей, разрывающих темноту на рваные куски, ведь на город уже давно опустилась ночь. Да, до самой ночи засиделся у Светланы, до тех самых пор, пока она тревожно не посмотрела на часы, пока не намекнула, что вот-вот вернется мама…
Ах, как все не вовремя! Он ведь был уверен, что Тамара уже в прошлом, иначе разве позволил бы себе такой кульбит с ее лучшей подругой? С лучшей? Что за вздор — у Тамары вообще нет подруг, по крайней мере, за весь год, что они были вместе, за год, в который вошли и месяцы горячих пылких встреч, и короткий опыт супружеской жизни,
Тамара кошкой подкралась сзади, на цыпочках. Да только Кирилл видел ее отражение в стекле, а потому был готов к ее нежным объятиям. И все равно сжался, подобрался весь, словно что-то холодное и склизкое прикоснулось к нему, а не теплые ласковые женские руки проникли под рубашку.
— Мрр! Котик устал? Разве можно так долго работать, дорогой? Совсем забыл про свою кошечку…
Тамара вела себя столь же нагло, как еще совсем недавно вел себя он сам. И если то, как вел себя он сам по отношению к Светлане, Кириллу безумно понравилось, то Тамарино поведение вызвало лишь негативные эмоции. Длинные чуть загнутые ногти с ярким маникюром вызывали отнюдь не возбуждающие ассоциации. И эти губы, еще более искривленные отражением от недостаточно ровного стекла! Быть может, прикоснись к нему сейчас мягкие белые руки с коротенькими ноготочками, если бы вместо хищного оскала увидел в стекле смущенную ласковую улыбку с мило подмигивающими ямочками на щеках, у него бы возможно и получился очередной мужской подвиг, невзирая на усталость, но в данной ситуации…
Кирилл довольно резко отстранился, повернулся лицом к соблазнительнице:
— По-моему, мы собирались развестись.
Тамара бросилась к нему, прижалась к мускулистой груди, как к спасителю человечества:
— Ну что ты, что ты, Кирюнчик! Я же пошутила! Какой развод, что ты, милый! Я же тебя люблю, я так тебя люблю! И ты ведь тоже любишь меня, правда? Ведь любишь же, любишь, я знаю!
Кирилл вновь резко отстранился:
— Как ты можешь любить нищего козла? Именно так ты меня вчера назвала. И это не было похоже на шутку.
Тамара стояла там, где он ее оставил, боялась вновь подойти и вновь быть отторгнутой, отвергнутой. Жалобно попросила:
— Ты прости меня, а? Прости, Кирюнчик. Я ведь тебя так люблю…
Кирилл чувствовал фальшь в ее словах. Да даже если бы и не чувствовал — что бы это могло изменить? Ведь он-то не любил, теперь он точно знал, что не любит ее, и никогда, видимо, не любил. Потому что надо быть полным идиотом и бесхребетником, чтобы полюбить такую, как она!
— Не любишь. Ты никого не любишь. Ты вообще любить не умеешь.
— А ты? — парировала Тамара. — А ты разве умеешь любить? Не говори, что не любишь меня, скажи, умеешь ли ты любить вообще?
Если бы она нашла другие слова, если начала бы настаивать на своей любви к Кириллу, если бы стала лгать — вопрос об их совместном будущем был бы решен раз и навсегда. Но Тамара, словно почувствовав его решительность и испугавшись ее, невзирая на свою обычную нечуткость ко всему миру, вдруг нашла именно те слова, которые Кирилл не смог пропустить мимо ушей, которые зацепили его, затронули душу, заставили задать себе самый важный вопрос. А в самом деле, умеет ли он любить? Тамару — нет, определено не может, не любит. А вообще? Умеет ли он любить вообще?