Танец белых одуванчиков
Шрифт:
И не от этих слов защемило сердце, совсем не от этих. Об этом он, в сущности, если и не знал наверняка, то давно догадывался. А вот другие ее слова взяли за душу. Насколько искренна она была, когда говорила их? О том, будто знает, что Кирилл никогда не бросит Тамару, что никогда не будет с нею, никогда на ней не женится. О том, как каждый раз провожает его навсегда…
— Кирюнчик, ты опять поздно!
Тамара обиженно вытянула свои отвратительно-хищные губы.
— Я жду-жду, ну сколько можно?! Даже мобильный отключаешь все время. Опять ужинать пришлось в одиночестве, ты же знаешь, как я этого не люблю! Это, между прочим, дурной тон. Приличные люди не должны ужинать в одиночестве.
Надменно-претенциозный тон супруги обжег, вызвал внутренний протест. И без того уже давно Кирилл не испытывал
— Приличные люди — это, по-твоему, кто? Просто хорошие, или люди из общества, так сказать, "сливки"?
Тамара недовольно скривилась, хмыкнула:
— Ну ты еще нищих к приличным бы причислил, бомжей разных! Им-то как раз наплевать, есть компания, нет ли. Им лишь бы брюхо набить, было бы чем. А в нашем кругу не принято…
— И давно ты в этом кругу оказалась? — прервал ее Кирилл.
Тамара поперхнулась:
— Что значит "давно"?! Ты намекаешь…
— Я не намекаю, — вновь перебил ее Кирилл. — Я только спрашиваю, как давно ты сама попала в это общество? Год, два, три назад?! Десять? Или, может, ты родилась в своем Мерседесе? Усыпанная бриллиантами?
Тамара промолчала, недовольно отвернувшись от супруга.
— Что молчишь? Нечем крыть? Чего ты все корчишь из себя, принцесса? Если папочка сумел ловко провернуть пару-тройку удачных сделок, это не делает тебя автоматически лучше остального человечества. Ты такая же, как все. Как я, как Антон, как тетя Нюра-консьержка, как наш дворник дядя Паша. Как официант в ресторане, администратор, как водитель автобуса, как токарь у станка. Ты такая же!!! Ничуть не лучше, ничуть не хуже. Ты точно так же, как они, испытываешь чувство голода в независимости от того, одна ты в данный момент находишься или в окружении веселой компании. А после обеда, прости, точно так же, как и они, испытываешь некоторые физиологические потребности очищения организма. А если попроще, чтобы тебе было понятнее — то твое дерьмо точно такое же дерьмо, как и у других, даже если ты и питаешься одной черной икрой! И кровь в тебе течет не голубая, а такая же красная, как у остальных нормальных людей. Нет у тебя ни малейшего основания корчиться от гордости, занимаясь самолюбованием! Пойми, наконец, что наличие некоторой суммы на банковском счету не делает тебя сверхчеловеком! И вообще!
Что вообще, что вообще?! Что еще ей сказать, чтобы она поняла? А что она должна была понять? Что она плохой человек? А кто сказал, что плохой, кто? Света сказала? Нет, она наоборот ее защищала. Тогда кто? Или может, он сам сделал выводы, потому что очень хорошо узнал Тамару за несколько месяцев совместной жизни?! Может ли Кирилл утверждать, что хорошо знает свою супругу, что прекрасно понимает, о чем она думает в эту минуту? Пусть не в эту — он вообще имеет представление о том, что она думает? О нем самом, о людях, ее окружающих, о его родителях, о своих родителях, о сестре Сонечке, о подруге Светлане? Что он вообще знает о Тамаре? Абсолютно ничего, если не считать скупых сведений, раздобытых у ее бывшей подруги, по совместительству его любовницы! Тогда какое право он имеет так говорить с ней?
Да никакого. Если не считать правом то, что теперь он точно знает: они с ней не одной крови, они разные. Он не хищник, нет! Не хищник! Это она хищница, Тамара. Хотя бы потому, что у нее такой хищный оскал. А он, Кирилл, не такой! Им нечего делать под одной крышей, под одним одеялом! Потому что кровь в них течет разная — в Кирилле человеческая, в Тамаре — звериная, хищная. А значит, пора ставить точку в их хрониках. Они оба знают, что ошиблись, так зачем же мучить друг друга?
— Все, Тамара, все. Ты видишь — ничего не получается. Мы пробовали, мы с тобой честно пытались. И нет нашей вины в том, что ничего не получилось. Разве только та вина на нас, что не разобрались раньше, еще до свадьбы. Что не поняли, насколько мы с тобой разные.
Да, все правильно. Развод. Пора, самое время. Только развод, он уже давно назрел. А Светка тут вообще не причем. Никаким боком непричастна к его решению. Не к ней ведь он уходит. Он вообще не намерен никуда ни к кому уходить. Он останется в своей квартире и все будет, как прежде. Тамара отправится в свой дом, к папочке Зельдову под уютное крылышко, к домработнице, которой ей здесь так не хватало. Все будет, как прежде. Он будет жить один, будет работать. У него много работы, ему
Все эти мысли пронеслись в голове Кирилла буквально за пару мгновений. Как раз столько времени понадобилось Тамаре, чтобы прийти в себя.
— Что значит "всё"? — прошептала она неуверенно. — Ты о чем, дорогой?
Кирилл вздохнул. Вот только скандалов сейчас и не хватало.
— "Всё" — это "всё". Что тут может быть непонятного? Мы с тобой уже собирались разводиться, вот и надо было сделать это сразу, не рассусоливать. Напрасно мы с тобой не сделали этого раньше.
— Развод? Ты что, миленький? Какой развод? — возмутилась Тамара. — Ты забыл? Мы же с тобой одной крови, ты и я. Мы же с тобой одинаковые! Мы должны быть вместе!
— Да брось ты, — как-то равнодушно усмехнулся Кирилл. — Тоже мне, Маугли нашлась. Брось, Тамара, брось. И кровь у нас с тобой разная, и характеры разные. И вообще ничего общего, кроме постели. А это, согласись, слабый повод, чтобы удержать нас надолго в одной связке.
Тамара опешила. Какой развод, какой развод?! Только этого ей для полного счастья не хватало! И так последнее время все идет наперекосяк, а тут еще Кирилл взбрыкнуть надумал! Можно подумать, ей самой так уж нужен этот брак! Можно подумать, она получает очень уж большое удовольствие, целыми днями просиживая в гордом одиночестве в этой двухкомнатной халабуде! Да она бы уже давным-давно сама все бросила к чертовой матери — нужен ей этот Андрианов, как слону пуанты! Так ведь папенька… Ведь нужно же… Папа сказал, что сейчас нельзя разводиться… Надо потерпеть хотя бы четыре годика, пока дядя Илюша не выйдет из-за решетки. Иначе ведь им всем придется очень несладко…
— Что ты, Кирюнчик? — возопила она. — Что ты? Что ты?.. Что ты такое говоришь, миленький? Ты же только что сам доказывал, что кровь у всех одинаковая, а теперь говоришь, что разная. Бог с тобой, Кирюничка, что ты такое удумал? Да мы же с тобой созданы друг для друга! Мы же безумно друг дружку любим — ты же не станешь этого отрицать?! Сейчас, миленький, сейчас я тебе докажу…
И чуть подрагивающими пальцами, забыв о дорогущих своих наращенных ногтях, Тамара привычно стала расстегивать ремень Кирилла. Поломала ноготь о пряжку, чертыхнулась, но и не думала бросать начатое.
Кирилл презрительно смотрел сверху вниз, наблюдая за ее действиями, но даже и не пытался ее остановить. Быть может, наслаждался ее унижением? Хотел унизить еще больше? Так или иначе, дождался, когда ее холодная липкая рука прикоснулась к его плоти, и только тогда отодвинулся от нее на шаг:
— Что? — скривился он. — Думаешь, поможет? Думаешь, опять переубедишь? Думаешь, что кроме тебя этого никто делать не умеет, что только ради этого я откажусь от развода? Или, может, уверена, что делаешь это как-то особенно? Я не знаю, чего ты в меня вцепилась мертвой хваткой, не знаю и знать и не хочу. Мне достаточно того, что я знаю, что ты меня не любишь. Точно так же, как я не люблю тебя. И то, что мы с тобой так часто кувыркаемся в постели — вовсе не признак неземной любви, уверяю тебя. Это говорит лишь о том, что нам с тобой больше нечем заняться, не о чем даже поговорить. Потому что мы друг в друге видим не более чем сексуального партнера. А для секса, дорогая, совсем не обязательно жить под одной крышей и спать вместе. Сексом мы довольно успешно занимались и не будучи женатыми. И если честно — тогда мне это нравилось гораздо больше. Хватит, Тамара, хватит. Наш брак исчерпал себя. Он с самого начала был ошибкой, фальшивкой.