Танец белых одуванчиков
Шрифт:
Семен Львович опять расплакался. Тамара сидела, совершенно потрясенная. Господи, ужас-то какой! Еще не хватало, чтобы ее отца посадили! Какой позор! Ее же тогда ни в одно приличное общество не примут!
И тут вдруг Тамаре стало ужасно стыдно за свои мысли. О чем она думает? Как же она может думать о себе, когда над всей семьей нависла такая угроза? Папочка, бедный папочка! Он ведь только хотел, чтобы его девочкам было хорошо, только ради них и вляпался в нечестную игру. Только ради того, чтобы видеть радость на их лицах, даря очередную дорогую игрушку.
Тамара тут же подскочила, присела перед отцом на корточки, обхватила его ноги, уткнулась лицом в колени и тоже расплакалась:
— Папочка, папочка! Не плачь, не надо! Родненький, миленький, не плачь!
Через несколько минут оба успокоились. Выплакавшись, смогли перейти на деловой тон. Зельдов откашлялся немного, и провозгласил:
— Ну все, все, поплакали и будет. Слезами горю не поможешь. От тебя, Тамарочка, собственно говоря, уже ничего и не требуется. Слава Богу, ты в безопасности — ты замужем, ты Андрианова, и твоему благополучию ровным счетом ничего не угрожает.
Тамара возразила:
— Да, но я ведь хочу помочь! Ты мне только скажи, папочка, скажи, что делать, чем я смогу помочь. Ты ведь уже наверняка придумал выход, правда?
Семен Львович вновь вздохнул:
— Ну, детка, выход — это слишком громко сказано. Выхода по большому счету у нас нет. Нам сейчас нужно думать не о том, чтобы вернуть утраченное состояние, а как сохранить хоть что-нибудь, чтобы было банальным образом на что жить. Очень, знаешь ли, не хочется оказаться снова в типовой хрущевке. Однако дом таки придется продать…
Тамара вскинулась но промолчала в ожидании разъяснений.
— Да, Тамарочка, да. Дом таки придется продать, — печально повторил Зельдов. — Это вопрос времени, другого выхода у нас нет. Мне одно только содержание этого дома вместе с прислугой выливается в жуткую сумму. Раньше я посчитал бы это целым состоянием… А денег ведь нет совсем…
Тамара не выдержала:
— Но ведь ты продал мой Мерседес!
Семен Львович криво усмехнулся:
— Если бы продал, детка, если бы… Впрочем, продать его можно было бы в лучшем случае за полцены от покупной стоимости. Нет, детка, на твоей машине нынче ездит старший следователь по особо важным делам… Да все равно тех денег хватило бы на месяц-другой, не больше, да и то при условии жесточайшей экономии. Нет, дочуля, наш дом мне нынче не по карману. Придется продавать, никуда не денешься.
— На моем Мерседесе? — потрясенно переспросила Тамара. — Какой-то мент?!
— Не какой-то, Тамарочка, — поправил ее отец. — Если бы не этот мент, твой папочка в шикарном полосатом костюме сейчас смотрел бы на тебя через решетку. Эх, да если бы он был один, этот мент! Их там знаешь, сколько голодных? Так что твой Мерседес — так, мелочи жизни. Песчинка, образно выражаясь…
Тамара молчала. Господи, какой ужас! Докатились… На ее любимом Мерсике нынче ездит какой-то гад-взяточник. И это, по папочкиным словам, мелочи жизни?! А дом? Боже, а как же дом? Их дом, их любимый дом, их несказанная гордость!
— А как же дом, папочка? Дом продавать нельзя. Ну пожалуйста, папочка, не надо дом, а? Лучше продай свой завод — зачем он тебе теперь? Продай его, а на вырученные деньги мы сможем жить несколько лет. А там, глядишь, дядя Илья выйдет и что-нибудь придумает. Или заберет нас к себе. А?
— Ох, Тамарочка, ох, дочуля, какое же ты еще дитя! Да кому он нужен, тот завод? Кто его купит, недостроенный? Да даже если бы и нашелся желающий… Не могу я его продать, Тамарочка. Не могу.
Тамара усмехнулась недовольно:
— Что, дорог, как память? О мусоре, на котором ты поднялся?
— А вот хамить не надо, — резко оборвал ее отец. — Не надо хамить, деточка. Насколько мне не изменяет память, раньше эти деньги тебе не воняли. А продать его нельзя, потому что мне он не принадлежит. Права у меня такого нет — продавать чужое.
— Как же чужое, — удивилась Тамара. — А на кого ж ты его оформил? На маму? Или на Соньку?
Семен Львович горько усмехнулся:
— Ни на кого.
Тамара посмотрела на него недоверчиво.
— Да брось. Так не бывает. Ведь на кого-то же все это оформлено?
— Частично. Что-то оформлено, что-то нет.
Тамара взорвалась:
— Что значит "не успел"?! Как можно было строить без оформления?!
— А вот так, — глупо усмехнулся Семен Львович. — Слишком понадеялся на всемогущество денег. Самоуверен был сверх разумного. Начал строить, не дождавшись решения муниципалитета о землеотводе. Уверен был — да разве ж Зельдову посмеют отказать?! Да и завод такой городу действительно нужен. Вот и решил не терять времени даром. А оказалось, на эту землю еще какой-то умник глаз положил. Так и висит этот вопрос по сей день в воздухе. Если бы я мог и дальше его лоббировать, суть оплачивать, была бы надежда, что рано или поздно эта земля будет отдана мне в аренду минимум на сорок девять лет. А теперь получается, что только мой оппонент подкидывает пачки зеленых банкнот в костер чиновничьей алчности. Вот и догадайся с трех раз, в чью пользу будет вынесено решение. И это притом, что я в это дело вбухал целую прорву денег. Даже не в само здание, а именно в решение о землеотводе. А о самом здании я и вообще молчу. А новый хозяин за него ни копейки не заплатит. В лучшем случае присвоит себе на халяву со всеми потрохами.
— В лучшем? — удивилась Тамара. — А что же тогда в худшем?!
Семен Львович ответил с неприкрытой злостью, как будто это была прямая вина дочери:
— А в худшем, Тамарочка, от меня потребуют это здание снести. А это, между прочим, тоже стоит немалых денег. А потом еще и заставят вывести мусор.
Зельдов горько рассмеялся:
— Представляешь, ирония судьбы! Хотел на мусоре заработать, а придется на нем же потерять последние портки! Ха! Веселуха! За что, боги, за что?!
Он обхватил голову руками и стал раскачиваться. Тамара решила было, что отец снова расплачется, да тот только качался из стороны в сторону, без слез, но и не произнося ни слова.
— Чем я могу помочь, папа? — опять спросила Тамара. — Ты только скажи…
Зельдов резко, как-то вдруг, успокоился:
— А от тебя, Тамарочка, требуется одно: быть хорошей женой. Не хочет Кирилл нанимать домработницу — ну что ж, терпи. Но не так терпи, как сейчас, — Семен Львович широко повел рукой вокруг, указывая на откровенный бардак. — Не так. Тем, что ты ему демонстрируешь качества плохой хозяйки, ты абсолютно ничего не добьешься. Я понимаю, ты привыкла, чтобы хозяйством занимался кто-то другой, мы с мамой вас с Сонечкой к уборке никогда не привлекали. Но ведь ты же помнишь, как когда-то мама сама вела дом, сама занималась всем хозяйством. И уборкой, и стиркой, и продукты покупала, и готовила. У нас ведь раньше не было домработницы, помнишь? И ничего. Жили ведь, и довольно комфортно жили. Пусть в нищете, зато в чистоте. А ты что тут развела? Это же уму непостижимо! Скоро вечер, Кирилл может в любую минуту домой вернуться, а у тебя тут, как в конюшне. Самой-то не противно? Ты, Тамарочка, пойми — Кирилл должен быть доволен тобою. Он должен с удовольствием возвращаться с работы домой, это обязательное условие счастливой семейной жизни. Он должен тебя любить пуще самого себя. Он ни в коем случае не должен испытывать по отношению к тебе и тени недовольства. Ты только представь: не дай Бог, конечно, но ведь вдруг из-за этого бардака к другой уйдет? Как ты тогда будешь жить? Нам-то с мамой и Сонечкой придется перебраться в городскую квартиру. Не в такую, конечно, как раньше, постараюсь купить что-нибудь получше, попрестижнее, и тем не менее — шиковать мы больше не сможем. Нам бы Андрианова-старшего раскрутить на некоторую сумму, тогда вообще проблем бы не возникло. Конечно, шиковать и с его помощью не сможем, но на безбедную, в общем-то, жизнь при таком раскладе нам бы вполне хватило. Немного, хотя бы полмиллиончика несчастных. Да хотя бы тысяч триста — и то было бы неплохо. Потому что денег от продажи дома нам надолго не хватит — я ведь уже кругом задолжал, а долги-то, их ведь отдавать надо. Вот поэтому, дочуля, ты должна быть образцово-показательной женой, поняла? Эх, а еще вернее было бы, если б ты им внука родила! Это был бы железный аргумент, вот тогда бы они точно никуда от нас не делись!