Танец любви в Женеве
Шрифт:
Нотариус снова отвернулся к окну и побарабанил пальцами по подоконнику.
– Они оба отдавали и отдают немало собственных средств на организацию здравоохранения в беднейших странах. Настоящие бессеребренники, страстно увлеченные своим благородным делом. Мне кажется, что, делая это, они в какой-то мере пытаются замаливать грехи своей собственной бабки перед людьми – быть может, неосознанно. Но в этом году они допустили роковую ошибку – попросили свою бабушку завещать некоторое количество средств в пользу больных и больниц. Она же сочла это личным выпадом против нее и не простила им этого.
– Но
Мэтр Рошамбо резко повернулся к нему, и вопрос, который Андре хотел ему задать – «Почему же вы тогда помогаете ей?», замер у него на губах.
– Ты что-то хотел спросить? – Его голос звучал удивительно неприязненно.
– Нет. Нет, патрон, – выдохнул Андре.
Рошамбо помолчал. Его молчание становилось все более угнетающим.
– Правильно, – произнес он наконец. – Я рассказываю тебе все это, чтобы ты учился. Учился тому, чему не учат в университетах. Учился – и не задавал лишних вопросов. А если ты не сможешь этому выучиться, то просто вылетишь со своего места. – Он дернул узкими костлявыми плечами. – Желающие занять его, как ты понимаешь, всегда найдутся.
На столе зазвонил офисный телефон. Мэтр Рошамбо кивнул Андре:
– Сними трубку и поговори с клиентом.
В этот день работа в конторе закончилась на удивление рано – в шесть вечера. После мадам Клодин Шарпантье контору посетило всего два клиента, одним из которых оказался звонивший по телефону бельгийский дипломат, решивший оформить доверенность на супругу, и Андре сумел удивительно быстро справиться со всеми остальными делами. Из конторы он и патрон вышли вместе.
– До завтра, – произнес своим скрипучим голосом мэтр Рошамбо и, не оглядываясь, подошел к своей машине. Сев в нее, он сразу уехал. А Андре медленно пошел вперед. Помогая патрону готовить бумаги для завещания мадам Шарпантье, он узнал, что общий размер ее состояния, который она собиралась передать «Обществу попечения за могилами христианских миссионеров на островах Полинезии», составлял около пятнадцати миллионов франков. Если бы пустить эту деньги на нужды здравоохранения, то на них, наверное, можно было бы построить не одну, а даже несколько современных больниц в Африке. И спасти от болезней и даже смерти немало людей. Однако мадам решила распорядиться иначе. И патрон был готов активно помочь ей в этом. Почему?
«Но, впрочем, что может сделать в данной ситуации нотариус? – подумал Тассиньи. – Он ведь всего лишь выполняет волю своего клиента. Какой бы нелепой или вычурной она ни была. Главное, чтобы она не противоречила закону. А с точки зрения формального закона, никаких противоречий тут нет – мадам Шарпантье вольна распорядиться своими средствами так, как ей заблагорассудится».
Но все равно какое-то тоскливое ноющее чувство не покидало его. Андре чувствовал, что на его глазах творится какая-то явная несправедливость, и это ощущение угнетало его.
Он задумался и в конце концов тряхнул головой: надо пойти в школу танцев! Час занятий – и он позабудет обо всех этих проблемах.
Андре свернул на рю Вье-Гренадьер. Вскоре он толкнул знакомую стеклянную дверь. Мелодично звякнул бронзовый колокольчик. Навстречу ему поднялась Лаура. На ее
– Привет. – Она посмотрела на него, склонив голову набок. – Как самочувствие? Мышцы не болят?
– Болят немного, – признался он.
– Это всегда так. Мышцы болят с непривычки – ведь в обычных условиях они вообще не нагружаются или нагружаются слишком слабо. Поэтому сначала они испытывают перегрузку. Но потом все приходит в норму. Мышцы становятся тренированными, и от этого улучшается даже общее состояние человека. – Она улыбнулась, показав свои прекрасные зубы. – У меня есть одно предложение, Андре…
– Да, я внимательно слушаю!
– У нас в Аргентине люди почти никогда не общаются друг к другу на «вы». Разве что если речь идет о каком-то очень почтенном сеньоре. Здесь, в Европе, все чуть-чуть по-иному – люди здесь более чопорные – но мне кажется, будет лучше, если и мы сразу перейдем на «ты».
– Я не возражаю, – сказал Андре.
– Отлично! Мне это будет легче и как преподавателю! – Она взглянула на часы. – Очередные занятия начинаются через десять минут. Ты хочешь заниматься в это время? Или тебе предпочтительно прийти в другое?
– Да нет. – Он пожал плечами. – Сегодня я закончил работу относительно рано, поэтому с удовольствием позанимаюсь прямо сейчас.
– Ну и прекрасно. – Она потянулась, грациозно изогнувшись всем телом. Потом достала сигарету.
– Пойду покурю перед занятиями, – пробормотала она и вышла на улицу.
Женщина привычным движением вставила в мундштук сигарету, поднесла к ней огонек зажигалки. Андре стоял рядом и смотрел на нее.
– Лаура, – не удержался он от вопроса, – а почему ты куришь? Извини, что я спрашиваю, – смешался он в следующую минуту. – Но просто это и не модно, и вредит здоровью.
– Не знаю, – протянула она. – Наверное, потому, что в Аргентине это очень распространенная привычка. Там почти все курят. И мужчины, и женщины. – Она глубоко затянулась. – Мне приходится много работать, а когда я курю, то я отдыхаю.
Андре молчал. Сам он никогда не курил. Не курил никто и в его семье. Кроме сестры Моник. Она не так давно попробовала начать курить. И, кажется, даже попробовала и кое-что покрепче – то, что некоторые девчонки и мальчишки порой курили на переменах в ее школе.
– Но ты прав. Курение – это действительно вредная привычка, которую лучше поскорее бросить. Пусть эта сигарета будет последней. – Она затянулась и швырнулся сигарету в урну. И задорно взглянула на Андре:
– Ну что ж, пошли заниматься!
В этот раз у Андре все получалось даже лучше, чем в предыдущий. Его движения стали более уверенными. Правда, и мышцы болели сильнее – у них еще не было времени по-настоящему адаптироваться к новым нагрузкам, и они постоянно ныли. Но те же самые проблемы, похоже, испытывали и все остальные. Поэтому Лаура периодически объявляла короткие перерывы, чтобы ее ученики могли отдохнуть. Сама она, кажется, ни капли не уставала. «Видимо, она занимается танцами с детства, и привыкла танцевать так же легко, как и ходить», – подумал Андре Тассиньи.