Танец на лезвии бритвы
Шрифт:
— Глаза страшат — руки делают.
— Напряги.
— Можешь на меня рассчитывать — чем смогу, помогу.
— Уже «помог», а если нас заметили бы, а?
— Ну, пожалуйста! Ведь не замели.
— Ну, спасибо за пожалуйста!
— Ну, пожалуйста за спасибо!
— Пойдём давай — смеркается.
На трамвайной остановке мы расстались. Вот так это всё и началось.
Детективы любители. Да просто детство в заднице заиграло. Мне б ему, не детству, разумеется, сказать: Братец, не мои те рассказы — читатели пишут, а я только подправляю, но… Слово не воробей — вылетело —
Битьё влияет на сознание или сознание на битьё?
"Каждый извлекает из слова столько смысла, сколько имеет его в себе". Брат Мапутра.
Жизнь — серое битьё… Иногда, для встряски, придёт событие…
"Все образы Божии созданы из идеального образа, несуществующего на земле в чистом виде". Брат Мапутра.
Рай и Ад дают материальное наслаждение и наказание.
Ночью прогулялся по пляжу — море такое красивое, спокойное. Встретилась рыдающая девушка. Хотел её окликнуть, пока раздумывал, она ушла в город.
Мой сосед справа допился — гладит ботинок, нежно называя его Рэмбо и, попрекая — Не рычи. Я ж тебя кормлю.
Что мне толку на том свете от писем этого.
Костас совсем сдрючился — мне тоже предлагал. Нахуй. Приглашал на новоселье. Хули толку — они там наберутся, а ты сиди как мудак, пока они на волнах.
— Ага. Уже теплее!
Я записал имя и адрес, по всей видимости, друга, и продолжил чтение.
На старой Ника свою башку ловила, а чуки ею в баскетбол играли — бросали в бачок. Пинчер, хитрован, заперся. Долго тяжело дышал. И вышел с никиной башкой, присосавшейся к хую. Коста голый танцевал. Ударил хуем по телеку, так что кадр завис. Обрадовался — стукнул по магу. Полбобины на хуй намотал, стоял как идиот, лыбился. Цуца дрочил. Ещё с такой рожей — точно блаженный. А у меня — хрена. А когда тебя до конца не пропирает, сидишь как дурак, глядишь, как остальные приходят.
Истина в покое и свободе. Не имею первого, лишён второго.
Мир, в котором всем насрать — людям на меня, мне на людей, русским на латышей — взаимно, власти на народ, мужьям на жён, детям на родителей, родителям на детей, человечеству на Землю, Богу на человечество.
МПС бушевал до четырёх утра — то ему слышалось, что я посуду бью, то бабу трахаю, то его обсуждаю — глючило чувака конкретно. Просто пиздец!
Талантливый циник мать родную продаст, что бы достичь желаемого.
Секи, не секи — больше не поумнеешь.
Писатель В. напоминает мне пёсика бегающего по мирозданию и периодически поднимающего ногу — отметиться и застолбить территорию, так и описывает весь мир.
Я
— Правильно ты, Юрис, думал, — сказал я в пустоту.
Залез под одеяло и со спокойной душой заснул.
Глава 2. Пурготень
Домовой шёл и негромко напевал:
Решился покончить с собой
Цыплёнок по имени Том
Он прыгнул в крутой кипяток
И вышел вкусный бульон.
— Круто! — прокомментировал я — Своё?
— Да нет — фольклор.
Вдалеке показалась группа. Один в ней явно был человек, остальные выглядели странновато. Шли на двух, размахивая двумя конечностями, но…
— Глянь, глянь-ка туда, — я легонько коснулся Шныгина уха.
— Ах, эти! Бесы, черти, по-вашему, — досадливо поморщился домовой.
— Настоящие?!
— Ну да. Ходят-бродят, с разума сводят. Красоты ихнии показывают, а этот лох моргалки вылупил, ухи в стороны — вешай лапшу не хочу! Вот они его то смутят — и будет он в тоске смертной забвения искать. Итти не вверх, а вниз. А там его так зашугают — мало не покажется!
— Так давай прогоним! — я засучил рукава.
— Турнуть их может только Верхний, — важно ответствовал Шныга — Или сам человек — на то вам и дали свободу…
— Ага — свобода! Выбирай из двух — или добро или зло!
— Нам, домовым, и этой малости не дано.
Пока мы так препирались, группа подошла совсем близко. К сожалению, я ещё не привык проходить сквозь стены тоннелей — пришлось нам с домовым остаться на месте. Взрывы смеха внезапно стихли и восемь глаз недобро уставились на нас.
— А ну геть отсюда! — рявкнул чёрт с кокетливо повязанным галстуком-бабочкой.
— В Пекле у себя будешь командовать! — разозлился я — Сотворю крест, и будет тебе!
— Атеистам святые символы не повинуются, а за прихват ответишь!
Глаза чёрта полыхнули огнём.
— Саня! Ёлы-палы! Вот встреча! Пацаны! Это мой друг, однокашник! Санёк, дай я тебя расцалую!
Я, ошеломлённый, пассивно принимал влажные хлюпающие губы горящими от негодования щеками.
— Санёк, встретились таки. А я вот выпил немного — с Толяном литр на двоих, ну тама у Грини посидели — алуса… ещё Булочка угостил портвешком… соседи тоже налили… А спать пошёл, а книгу под подушку сунул — можа получится. Сработало. Пацаны — это Саня, прошу, ик! любить и жаловать.
Черти недовольно заворчали.
— Это Крутила, Драчила, а то Бухила.
— Болтать болтай, а зачем погоняла раскрыл? — чёрт с бабочкой подался вперёд.
— Слушай, как тама тебя? Бухила? Ты меня уважжаешь-ик? Ну и всё. Мы шли видики смотреть, ик, ну и идём.
— Будут тебе, козёл и видики, и шмыдики! — процедили со стороны Крутилы.
— Кто козёл? Это ты, черномордый, помесь бульдога с носорогом, сказал? Счас за хвостяру подниму, так отделаю — бабушка не узнает!
— Не рычи, мудила! — донеслось от Драчилы — Забыл, как пахнут носки хозяина?