Танец на закате

Эллиот Лора

Продолжая раздуваться, Энди хотел вскочить, подойти к ней и, дохнув ей в лицо жаром дракона, грозно спросить: «Что, Русалка? Продолжаешь веселиться? Решила еще одного мужчину зачислить в отряд утопленников, погубленных тобой?».

Но пока он прокручивал эту сцену в своей голове, его возмущение лопнуло. Лопнуло от колючек боли и обиды. Почему? Почему она не сидит сейчас с ним? Почему эти русалочьи глаза смотрят не на него? И почему не ему адресована эта легкомысленная, сводящая с ума улыбка?

Энди почувствовал,

как его глаза застелила влага. И лицо Русалки, и бегающие огоньки, и фонарики, и счастливые туристы вокруг превратились в абстракцию. Без смысла. Без надежды.

Он снова склонил голову к бокалу, ища в его зеленой мути заветного отупения. И когда на дне бокала остались лишь выцветшие листики мяты, помахал рукой официанту.

– Счет, пожалуйста.

Официант забрал у него пустой бокал и пошел к стойке за счетом. А Энди, обнаружив отсутствие спасительного объекта концентрации, вынул из кармана рубахи ручку и принялся рисовать на салфетке.

– Куку, это ты? – услышал он за спиной ее удивленный голос.

Она стояла, наклонившись к нему и пытаясь заглянуть в его лицо.

– Нет, это не я, – сухо ответил он, не поднимая головы.

– А кто, если не ты?

Он видел краем глаза, как она замахала рукой, подавая сигнал своему дружку, чтобы он ждал ее внизу.

– Это моя погибшая душа, которая парит среди живых и ищет свою любовь.

– А-а-а, понимаю, – протянула она, подавляя смех и пытаясь приглядеться к его творчеству. – А что это твоя душа здесь нарисовала? Можно посмотреть?

Энди, не глядя, сунул ей под нос салфетку. Она взяла ее и приблизилась к лампе. Стала внимательно рассматривать.

– Я вижу здесь три ярких солнца, две луны, несколько метеоритов… Похоже, это вид одной из тех вселенных, которые посещала твоя душа, блуждая по космосу, – сказала она задумчиво. – Только не пойму, при чем здесь рыбки и эти странные вьющиеся стебли? Разве в пространствах той вселенной водятся летающие рыбы и растения?

– Глупая. Это не другая вселенная. Это недра моря с морскими звездами и чудищами. Ты что, совсем забыла, откуда пришла? Забыла родину? – пробурчал он.

Но в его голосе не было ни обиды, ни злости. Непонятно, куда они испарились. А вместо них в душу ворвалась ослепительная радость. Как будто и вправду какое-то шальное солнце из другой вселенной случайно закатилось в эту, чтобы озарить и согреть ее.

Он не удержался и поднял на нее глаза.

– Ну вот, наконец-то, – сказала она с улыбкой. – Привет, Куку.

И, конечно, сказав это, наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Привет, Русалка, – ответил он, привычно ошарашенный.

– Я рада, что мы снова встретились, Куку. Я ведь говорила, что мы еще встретимся, – прощебетала она, весело поблескивая глазами.

– Ты много чего говорила.

– Помню. И все, что еще не сбылось, скоро сбудется.

Он в сомнении пожал плечами.

–

Пусть бы хоть половина сбылась.

– Не половина, а все сбудется. Обязательно. Вот увидишь.

Он промолчал, поражаясь ее абсурдному оптимизму. Разве хоть одно из его желаний способно сбыться без нее в его жизни? Нет. Но она этого не понимала. И теперь вдруг заметно засуетилась.

– Ой, прости, Куку, мне нужно бежать. Меня ждут, – протараторила она.

Он вздохнул.

– Знаю. Беги.

– Ну пока, Куку.

– Прощай, Русалка.

И она убежала. Вот она была, а вот ее уже нет. Убежала к другому и унесла с собой салфетку, испещренную симптомами его последней одержимости.

Энди наконец увидел на столике перед собой счет. Оплатил его и быстро вышел. И когда оказался на улице, пожалел, что не задержался в баре еще на несколько минут, потому что видеть, как она садится на мотоцикл своего нового приятеля, было хуже гестаповской пытки. А еще хуже было видеть, как они вместе укатили. В пустоту ночи. Туда, куда вслед за ними улетели и последние надежды Энди.

Спал Энди в эту ночь на редкость скверно. Потому что для того, чтобы заснуть, нужно было перестать думать. А перестать думать было невозможно, потому что он думал о ней. Поэтому он всю ночь то засыпал, думая о ней, то просыпался, думая о ней.

И наконец додумался и все понял. Он понял, кем была его Русалка. Она была одной из тех девушек, которых в народе мягко называют девушками легкого поведения. Одной из тех, для кого жизнь была игрой, карнавалом соблазна, вечным флиртом. Вечно новым романом с новым мужчиной.

И что в этом плохого? Почему такой образ жизни принято осуждать? Что хорошего в жизни добропорядочной домохозяйки, которую давно разлюбил муж, потому что она растолстела, родив ему троих детей? Много ли счастья в трясине повседневной рутины, когда, кроме заботы о детях, ничего больше не радует? Есть ли какой-то смысл в том, чтобы терпеть давно остывшего к тебе, брюзжащего мужа с потухшим взглядом, глаза которого оживают, только когда смотрят на молоденькую соседку? И разве самая порядочная домохозяйка, по ночам орошая слезами подушку оттого, что ее не любит муж, не мечтает однажды проснуться соблазнительницей-русалкой? Вырваться из плена скуки и броситься в объятия незнакомца, очарованного ею?

Нет, Энди свою Русалку не осуждал, потому что ничего хорошего в жизни нормальных, правильных людей не находил. Поэтому, наверное, его и бросали все те женщины, с которыми он был близок. Они все были нормальными и правильными. Все хотели завести нормальных и правильных мужей, чтобы потом всю оставшуюся жизнь жалеть об этом. И они были правы, что бросали его. Они чувствовали в нем этот скрытый протест.

Но ведь Русалка тоже его бросила? Может, потому, что для нее он был слишком правильным?