Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом (Другой перевод)
Шрифт:
— У рек много изгибов, — неуверенно сказал Бран, — а холмы и озера приходится обходить.
— Слишком много обходов. И тайн, — стояла на своем Мира. — Не нравится мне это, и он тоже не нравится. Я не доверяю ему. Взять одни его руки. Лицо он прячет, имени своего не назвал. Кто он и что он? Черный плащ любой может надеть. Он не ест, не пьет и холода, похоже, не чувствует.
Бран тоже замечал это, но боялся сказать. Во время ночевок они все жались друг к другу, кроме разведчика. Глаза он иногда закрывал, но Бран сомневался, что он когда-нибудь спит. И еще…
— Шарф. — Все вороны улетели вслед за разведчиком,
— Верно, — согласилась с ним Мира. — Мы ни разу не видели, как он дышит, ведь так?
— Не видели. — Хотя дыхание всех остальных, считая и лося, оставляет в воздухе белые облачка.
— Если он не дышит, значит…
Брану вспомнились сказки старой Нэн. «За Стеной живут великаны, людоеды, тени и ходячие мертвецы, — говорила она, укрывая его колючим шерстяным одеялом, — но сюда они не пройдут, покуда стоит Стена и несут свой дозор люди в черном. Сладких тебе снов, мой маленький Брандон». Разведчик носит черный плащ Ночного Дозора, но что, если он и не человек вовсе? Что, если он ведет их на съедение другим чудищам?
— Он спас Сэма с девушкой от упырей, — все также нерешительно сказал Бран, — и ведет меня к трехглазой вороне.
— А почему она сама не прилетела к Стене, раз у нее крылья есть? Мой брат с каждым днем слабеет. Сколько еще нам идти?
— Пока не придем, — откашлявшись, сказал Жойен.
Придя вскоре к замерзшему озеру, они повернули на север, как велел разведчик. Это была сама легкая часть пути.
Снег, шедший столько дней, что Бран и счет потерял, превратил озеро в бескрайнюю белую пустыню. По ровному льду они продвигались быстро, но из-за снега трудно было сказать, где кончается лед и начинается берег. Даже деревья не могли служить вехами: на озере встречались лесистые островки, а берег зачастую был голым.
Лось шел, как сам считал нужным, не слушаясь всадников. Большей частью он держался под деревьями, но стоило береговой линии повернуть к западу, он опять спускался на лед, трещавший у него под копытами, и пробирался через заносы, которые Брана укрыли бы с головой. Северный ветер, свиставший над озером, пробирал до костей и слепил глаза снегом.
Между деревьями уже шевелились длинные пальцы сумерек. На севере дни короткие, каждый короче предыдущего — и если днем холодно, то ночью мороз становится просто убийственным.
— Пора бы ей уже быть, этой деревне, — после долгого молчания произнесла Мира.
— Может, мы мимо нее прошли? — сказал Бран.
— Надеюсь, что нет. Скоро стемнеет, нужно где-то укрыться.
Она, конечно, права. Щеки у нее из красных стали почти лиловыми, у Жойена синие губы, Бран почти не чувствует собственного лица. Ходор, бредущий по колено в снегу, оброс ледяной коркой. Если уж и он спотыкается…
— Лето найдет деревню, — неожиданно для себя самого сказал Бран. Не дожидаясь ответа Миры, он закрыл глаза и вышел из своего разбитого тела.
Как только он очутился в волчьей шкуре, мертвый лес ожил. Там, где раньше стояла полная тишина, слышался шум ветра, дыхание Ходора, лось, скребущий землю копытом в поисках корма. Нос наполнили знакомые запахи мокрых листьев, увядшей травы, сгнившей в подлеске белки, кислого человечьего пота,
«Нельзя, — шепнул мальчик зверю, делившему с ним одну шкуру. — Оставь лося. Беги».
И Лето побежал через озеро, взрывая лапами снег. Деревья, одетые в белое, стояли плечом к плечу, как солдаты в бою. Корни, камни, наносы старого снега. На холме росли сосны и пахло хвоей. Волк покружил на вершине, нюхая воздух, поднял голову и завыл.
Здесь пахло человеком.
Бран унюхал слабый, но явственный запах пепла, горелого дерева, сажи, угля. Угасший очаг.
Он отряхнул морду от снега. Ветер налетал порывами, мешая понять, откуда исходит запах. Кругом только снежные горы и белые деревья в строю. Волк подставил язык снежинкам, пробуя воздух на вкус, и потрусил в нужную сторону. Ходор не отставал, но лось медлил. Бран нехотя вернулся в тело мальчика и сказал:
— Поезжайте за Летом. Я чую жилье.
Когда сквозь тучи проглянул тонкий месяц, они наконец вошли в деревню у озера, которую нипочем бы не заметили без помощи Брана. Круглые каменные домики, заметенные снегом, легко было спутать с валунами или пригорками. Вчера Жойен принял за хижину бурелом — они долго раскапывали сугроб, но нашли только ветки да поваленные стволы.
Деревня, как и все, что встречались им на пути, была брошена. Некоторые свои селения одичалые жгли, чтобы отрезать себе все пути к возвращению, но это избежало огня. Под снегом обнаружились с десяток хижин и бревенчатый длинный дом под дерновой крышей.
— Хоть от ветра укроемся, — сказал Бран.
— Ходор, — сказал Ходор.
Мира и ее брат, спешившись, помогли ему вынуть Брана.
— Может, от одичалых что съестное осталось?
Напрасная надежда. В длинном доме с твердым земляным полом стоял пронизывающий холод, но крыша и стены все-таки защищали от ветра. Рядом журчал ручей — лось напился из него, проломив лед копытом, и Мира всем набрала льда для питья. Бран передернулся, взяв в рот свою льдинку.
Лето не пошел с ними в дом.
— Иди, иди охотиться, — сказал ему Бран, ощущая его голод, как тень своего, — только лося не трогай. — Часть его существа тоже хотела пойти на охоту — может быть, позднее он так и сделает.
Их ужин состоял из истолченных в кашицу желудей. Бран ими давился, Жойен не стал и пробовать.
— Надо есть, Жойен, — сказала ему сестра.
— Потом, когда отдохну немного. Не в этот день мне суждено умереть, — заверил он с вымученной улыбкой.
— Ты чуть не свалился с лося!
— Но все-таки усидел. Я замерз и проголодался, в этом все дело.
— Тогда ешь.
— Желуди твои? Животу от них только хуже. Оставь меня, Мира — хочу увидеть во сне жареного цыпленка.
— Сном сыт не будешь, даже если это зеленый сон.
— Что ж делать, раз у нас нет ничего, кроме снов.
Вся еда у них вышла дней десять назад, и голод сопровождал их неотлучно. Даже Лето не мог найти дичи в этих лесах — путники жили на желудях и на сырой рыбе. Ручьев и мелких озер здесь было полно, и Мира промышляла со своей острогой не хуже, чем с удочкой. Порой она возвращалась вся синяя, однако с уловом, но вот уже три дня — три года, как склонен был считать пустой желудок Брана — ей ничего не удавалось поймать.