Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом

Мартин Джордж Р.Р.

Виктариону не нравилось это море, это небо без единого облачка, это солнце, нагревающее палубу так, что босиком не пройдешь. Не нравились штормы, налетающие невесть откуда. В море у Пайка тоже часто штормит, но там человек чует это заранее, а здесь на юге бури коварны, как женщины. Даже вода тут не того цвета: у берега бирюзовая, дальше густо-синяя, переходящая в черноту. Виктарион тосковал по родимым волнам, серо-зеленым с белыми гребнями.

Кедровый остров ему тоже не полюбился. Охота на нем неплохая, но лес чересчур густ, зелен и тих. Он полон кривых деревьев и невиданных прежде цветов. А затонувший Велос с рухнувшими

дворцами и статуями, в полулиге севернее стоянки — настоящее обиталище ужаса. Виктарион, заночевав на берегу, видел темные беспокойные сны и проснулся с кровью во рту. Мейстер сказал, что он во сне прикусил язык, но капитан разгадал в этом знак Утонувшего Бога: задержишься здесь надолго — захлебнешься собственной кровью.

Говорят, что в тот день, когда Валирию посетил Рок, на остров обрушилась водяная стена высотой триста футов. Из тысяч мужчин, женщин и детей уцелели лишь рыбаки в море да горстка воинов в башне на самом высоком холме, видевших, как холмы и долины под ними превращаются в бурное море. Прекрасный Велос с дворцами из кедра и розового мрамора скрылся под водой в мгновение ока; та же участь постигла и невольничий порт Гозай на северной оконечности.

При таком количестве утопленников Утонувший Бог должен иметь там большую силу, думал Виктарион, выбирая остров местом сбора своего флота. Но он ведь не жрец — вдруг он все наоборот понял? Может, Утонувший Бог и уничтожил остров в порыве гнева.

Брат Эйегон разъяснил бы ему, но Мокроголовый остался дома и проповедует против Вороньего Глаза. Безбожник не может сидеть на Морском Троне, но что делать, раз капитаны и короли выбрали на вече Эурона, а не Виктариона и прочих набожных претендентов.

Утреннее солнце резало глаза, дробясь на воде. Голова у Виктариона опять начала болеть — от солнца, от раны, от забот, от всего вместе. Он спустился в каюту, полутемную и прохладную. Смуглянка, без слов зная, что ему нужно, приложила к его лбу влажную тряпицу.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь рука.

Она не отвечала. Эурон вырезал ей язык, а потом уж отдал ему. Виктарион не сомневался, что Вороний Глаз тоже спал с ней — так уж у братца заведено. Все его дары прокляты. Когда смуглянка пришла к нему, Виктарион решил, что не станет пользоваться объедками брата. Перережет женщине горло и бросит в море, в жертву Утонувшему Богу… но после как-то раздумал.

Это было давно. Говорить она не может, зато слушает распрекрасно.

— «Горе» пришло последним, — сказал он, пока она снимала перчатку с его левой руки. — Остальные потонули или сильно опаздывают. — Женщина взрезала ножом загрязнившуюся повязку, и он поморщился. — Кое-кто скажет, что я не должен был дробить флот… Дурачье. Девяносто девять ладей — попробуй перейди с такой громадой на другой конец света. Те, что помедленней, задерживали бы самых быстрых, да и провизии где напастись. Столько кораблей ни один порт не примет. А штормы в любом случае разметали бы нас по Летнему морю.

Потому он и разделил флот на три части, чтобы шли в залив Работорговцев разными курсами. Самым быстрым ладьям под командованием Рыжего Ральфа Стонхауза он назначил корсарский путь вдоль северного побережья Сотороса. Мертвых городов того знойного края моряки избегают, зато в глинобитных селениях островов Василиска жизнь так и кипит: там полно беглых рабов, охотников за рабами, охотников, шлюх, тигровых людей и так далее.

Тот, кто не боится платить железную цену, провизией там всегда разживется.

Более грузные и медленные суда пошли в Лисс продавать добычу — женщин и детей из города лорда Хьюэтта и с других Щитовых остров. Мужчин тоже — тех, кто плен предпочел смерти. Виктарион таких презирал, но продажа невольников ему претила. Взять работника или морскую жену к себе в дом — дело другое, а продавать людей за деньги, будто скот или птицу, нехорошо. Он с радостью предоставил это Хромому Ральфу, которому для медленного перехода через моря требовалось много припасов.

Его собственные корабли прошли мимо Спорных Земель и запаслись всем в Волантисе перед дальнейшим походом. Это самый оживленный путь на восток; там попадаются трофеи, а на многочисленных островках можно отстояться в шторм, починиться и пополнить запасы.

— Маловато это — пятьдесят четыре ладьи, — говорил он смуглянке, — но и ждать больше незачем. Единственный способ… — Он поморщился, когда она отодрала полотно вместе с коркой. Рана стала зеленовато-черной. — Единственный способ — это захватить рабовладельцев врасплох, как когда-то у Ланниспорта. Налететь на них с моря, забрать девчонку — и ходу, пока волантинцы не подоспели. — Нет, он не трус, но и не дурак тоже: триста кораблей с пятьюдесятью четырьмя одолеть нельзя. — Я возьму ее замуж, а ты будешь ей прислуживать. — Немая служанка уж точно никаких тайн не выдаст.

Виктариона прервал мейстер, поскребшийся в дверь каюты.

— Войди и запрись, — сказал ему капитан. — Ты знаешь, зачем я тебя позвал.

Весь в сером, усики бурые, вылитая мышь. Зачем он эти усы отращивал — чтобы за бабу не принимали? Молодой совсем, не старше двадцати двух. Звать Кервином.

— Могу я взглянуть на вашу руку, лорд-капитан?

Дурацкий вопрос. Виктариону был противен этот парень с розовыми щечками и кудряшками, больше похожий на девку. На первых порах он еще и улыбался по-девичьи, но после Ступеней улыбнулся не тому, и Бертон Хамбл ему вышиб четыре зуба. Недолгое время спустя Кервин пожаловался капитану, что четверо моряков затащили его под палубу и использовали как женщину. «Вот тебе верное средство прекратить это», — сказал Виктарион, вручая ему кинжал. Оружие парень взял, побоявшись отказать капитану, но так и не пустил его в ход.

— Вот она, рука, — гляди сколько хочешь.

Кервин стал на одно колено и даже обнюхал рану.

— Нужно снова выпустить гной. Этот цвет… Рана не заживает, лорд-капитан. Возможно, мне придется отнять вам руку.

Они уже говорили об этом.

— Отнимешь — убью, но сперва привяжу у борта и дам всей команде тобой попользоваться. Делай свое дело.

— Будет больно.

— Само собой. — «Жизнь — сплошная боль, дуралей. Боли нет только в водных чертогах Утонувшего Бога». — Валяй режь.

Мальчишка — мужчиной капитан не мог его назвать даже мысленно — вскрыл раздувшуюся ладонь. Выступил гной, густой и желтый, как кислое молоко. Смуглянка сморщила нос, мейстер закашлялся, даже Виктариону сделалось тошно.

— Режь глубже, чтоб кровь потекла.

Мейстер повиновался, и кровь показалась — темная, почти черная.

Вот и хорошо. Виктарион терпел, пока мейстер очищал рану смоченными в уксусе кусочками полотна. Когда он закончил, чистая вода в тазу стала такой, что с души воротило.