Танец с дьяволом
Шрифт:
— Позволь, такое кино, кажется, уже есть?
— Какое кино?
— «Уолл-стрит».
— Да ты не понял! В нашем фильме только начало и финал происходят на Уолл-стрит.
— А впечатление такое, будто я это уже видел…
— Ты дослушай! На титрах идет душераздирающий вой сирены — «скорая помощь». У председателя правления какой-то фирмы, некоего Эдварда Эвримена, сердечный приступ. Носилки, карета, больничная палата. И вот отсюда начнется «флэшбэками» история его жизни. Лежа на смертном
— Боже, вот тоска-то! Секс хоть будет?
— Специально для тебя вставлю нескольких голых баб, — выдавил из себя Дэнни.
— И это будут лучшие сцены! Ну, дальше что?
— Дальше? Дальше будет его жизнь. Люди, ставшие нищими, потому что он закрыл фабрику… И прочее. Я еще не дописал. А в конце он понимает, сколько зла он причинил всем своей алчностью. Понимает, но уже поздно. Финал я дам такой: в предсмертном бреду он снова видит себя молодым, посреди Уолл-стрит, где падает и умирает. Ну, что скажешь?
— По крайней мере, это ко времени. Телевидение каждый божий день…
— Вот именно, Милт! Это — про сегодня!
Дэнни, обрадовавшись, что до Милта дошло, поднялся и двинулся к выходу. На пороге его догнал кудахтающий смех Милта:
— Знаешь, Дэнни, эта картина сильно сблизит тебя с твоим бывшим тестем.
Еще отпирая дверь, он услышал трель телефона. Вдруг это Патриция? Получила его записку и позвонила. Он рванул дверь и бросился к телефону, задыхаясь, схватил трубку:
— Патриция?
— Нет, Дэнни, это Стефани, — она говорила очень спокойно и негромко.
— А где Патриция?
— Джи-Эл, как всегда, повез ее куда-то.
Дэнни почувствовал привычную тупую боль под ложечкой.
— Она получила медведя?
— Да.
— Он ей понравился?
— Очень.
Боль начала утихать.
— Дэнни… Я вот зачем позвонила тебе… Давай пообедаем и поговорим. Хочешь, я приеду, приготовлю что-нибудь. Ты всегда говорил, что мне нет равных…
— Стефани, — перебил он. Да, она потрясающе готовит, и он с удовольствием съел бы что-нибудь. Но словно со стороны он услышал собственный голос: — Я не голоден.
— Ты прости меня, но… Я подумала: хорошо бы нам увидеться перед тем, как я уеду.
— Куда это ты едешь?
— В Индию.
— Зачем?
— Папа спустил на меня целую свору психиатров, хочу убраться от них подальше.
— А вдруг они тебе помогут?
— Меня всю жизнь лечат самые лучшие врачи — и все без толку. Надо попробовать что-нибудь другое. Я прочла, что там, на вершине горы стоит буддийский монастырь. Может, там я получу ответ…
— Не слишком ли далеко ты собралась, Стефани?
— Я должна, Дэнни… Мне нужно разобраться в моей жизни, обрести мир в душе.
«Опять пьяна,
— Честное слово, не вижу я проку в буддийских монастырях…
— Ты никогда не видел проку в религии.
— То есть?
— Ты не был в церкви с того дня, когда окрестили Патрицию.
Раздражение его стало расти.
— А ты просто смываешься. А зря. Ты нужна Патриции.
— Я ей не нужна — слишком поздно. И слишком глубоко запустил в нее свои когти Джи-Эл.
— Но ведь это наша с тобой дочь!
— Наша ли? — голос изменил ей, и она дала отбой.
Дэнни долго сидел, глядя на телефон. Не слишком ли жестко он с ней говорил? Да, она старается выскочить… Но ехать в Индию — это такой отчаянный шаг… Он был уже готов позвонить ей, но вместо этого набрал номер цветочного магазина и попросил послать в номер Стефани букет белых роз. Она любила белые розы. «Нет, записки никакой не будет».
На следующее утро он снова поехал в «Беверли Уилшир», надеясь все-таки увидеться с дочерью, прежде чем Стоунхэм на своем самолете увезет ее на Лонг-Айленд.
Он долго стоял у входа в «Эль-Падрино», заглядывая через вертящиеся двери внутрь. И вдруг увидел его. В сопровождении своего мясистого телохранителя он шел, держа за руку Стефани. Она дважды пыталась высвободиться, но, видимо, он слишком крепко и больно сжимал ее руку, почти тащил к поджидавшему их лимузину. Бедная Стефани! Взрослая женщина, а обращаются с ней, как с непослушной девчонкой. Не такая ли судьба ждет и Патрицию? Когда автомобиль отъехал, Дэнни кинулся к лифту, который поднял его прямо к апартаментам Джи-Эл.
Он постучал, дверь открылась, и бледное лицо Патриции, бросившейся к нему на шею, осветилось радостной улыбкой.
— Папа! Папа! Какой чудный медведь! Он мне так нравится! Совсем такой же был у меня, когда я была маленькая.
— Я так и думал, что ты его не забыла, — он поглядел на нее: взрослая, красивая, похожа на Стефани, и вместе с тем совсем по-детски прижимает к груди своего мишку.
— Как мне жалко, что не удалось пообедать вместе. Джи-Эл передал мне твою записку. Но я понимаю — у тебя столько дел.
Дэнни, на миг оцепеневшему, хотелось завопить «Это подлая, наглая ложь», но он не промолвил ни слова. Незачем вносить в душу этого хрупкого существа новую смуту.
Она прислонила медведя к вазе, где стояли белые розы, посланные им накануне Стефани.
— Мишка любит гулять в саду!
— Отличный сад. Какие красивые розы.
— Маме кто-то прислал, а кто — неизвестно: ни карточки, ни записки. Но она ужасно обрадовалась.
Дэнни сел рядом с дочерью на диван:
— А где она?