Танец с огнем

Мурашова Екатерина Вадимовна

– Не хотите? И ладно. Тогда пожалуйте за мной – на перинку! – и, не слушая больше возражений, взяла за руку (контраст мягкой плоти и жесткого, нагретого теплом тела серебра колец) и повела из гостиной с огромными часами куда-то в прохладную темноту покоев. Неужели в ту самую спальню, где он когда-то, будучи раненным боевиком, изображал для Карпа Савельича Раисиного полюбовника?!

Маленькая комнатка с окном в куст цветущего мелкими белыми розочками шиповника. Кровать с шишечками, словно залитая взбитым белком – высокая перина, обилие кружав и подушечек, над кроватью –

гобеленовый коврик с белыми лебедями. Единственное темное пятно – икона, святой угодник в серебряном окладе.

– Располагайтесь, голубчик Лука Евгеньевич. А как отдохнете всласть, так сыщите меня, вам укажут – я в делах буду, но со двора не отлучусь. Мы с вами тогда в бирюльки сыграем, или в лото, или в шарады… Голубушка Ариша! – в дверь тут же, словно стояла наготове, заглянула круглолицая девушка в платке. – Ты помоги тут Луке Евгеньевичу… И квасу ему подай.

Исчезла, опахнув напоследок волной того неописуемого аромата, который случается, когда в комнату вносят блюдо с теплой, только что испеченной сдобой.

Ариша же, напротив, тихо влилась в комнатку, и прежде, чем Лука успел что-либо сообразить, усадила на кровать и, присев, начала стаскивать с него сапоги. Вырываться и убегать показалось глупо донельзя. Камарич покраснел и покорился обстоятельствам, молча смотрел. Русая коса Ариши стекала по спине из-под платка ниже пояса, как ручеек.

– Желаете ножки помыть? – тихо, мелодично спросила Ариша. – Сейчас я тазик подам…

Только коснувшись телом перины, а головой подушек – провалился в легчайший пухово-хрустальный сон.

Проснулся от звона колоколов. Вставать не хотелось. Сливочные цветы шиповника в окне чуть покачивались, в одном из них медленно копошился огромный мохнатый шмель.

Раиса Прокопьевна обнаружилась в кабинете мужа, за серьезным по-видимости разговором с немолодым солидным мужиком, которого, впрочем, тут же, завидев Луку, отослала.

– Что ж, голубчик, выспались? – приветствовала ласковой улыбкой. – Вот и хорошо. Сейчас покушаем немножко, что Бог послал, и в лото поиграем…

В этот день Бог послал Луке Камаричу столько еды, сколько он обычно не съедал и за неделю (Лука с детства был малоежка). К вечеру он отяжелел и телом, и мыслями, но эта тяжесть была приятна.

О революции, партии, деньгах и прочем важном не было сказано ни одного слова. Не время еще, нельзя так сразу, надо погодить, – уговаривал себя Камарич.

В его мозгу происходила какая-то явная редукция сознания, движение вспять в личной и общественной истории. Отрочество, детство, младенчество, нашествие французов, смутное время, Иоанн Грозный…

Он понимал, что всему причиной она – Раиса, ибо впервые в своей жизни, протекавшей с гимназических времен среди либеральной интеллигенции (а после уж и вовсе среди черт знает кого!), Лука встретил человека, сквозь индивидуальные черты которого так отчетливо проступала бы московская, может быть даже владимиро-суздальская Русь. Монгольское иго, Иван Калита, расписные терема, ярлыки на княжение, объединение, раскол, терпкое и суровое дыхание старой веры. Все это в движении плеч, бедер, поволоке слегка раскосых глаз, полушалке,

сарафане, в речи, в дому, в темпо-ритмах окружающего пространства. И очень много неба, а под ним – светлое и пестрое с глазурью, с мушиным жужжанием над сладким, легкими слезами, слегка опереточное, с недалеким отзвуком набата… «Встава-а-айте, люди русские!»

И парадоксальное ощущение правильности, безопасности, укрытости всем этим. Из какого-то совсем уж дальнего-предальнего угла выползло: «Покров Богородицы над Россией»…

Лука давно считался и сам себя считал дамским угодником. Но никому и нигде не сказал бы такого рискованного комплимента. Ей – почудилось – можно!

При расставании, уже у калитки, прямо в персиковый румянец и медовый отсвет ласковых глаз:

– Раиса Прокопьевна, вы на Богородицу похожи, как ее в народе понимают…

– А-ах! – глаза вспыхнули вдруг лучиками, как солнышко на закате сквозь деревенский плетень. – Голубчик Лука Евгеньевич! Умница! Догадались! Да я же – она и есть…

– ?!!

Жужжащий, какой-то пчелиный смех.

– Шуткую я над вами, шуткую…

Ушел взъерошенный, завороженный, не понимающий.

Она над калиткой улыбалась и махала платочком, как бабы на речном косогоре – вслед уплывающим по реке мужикам.

* * *

– Арабажин, дружище, к вам за советом!

В комнате совсем нет жилого беспорядка, как будто только что закончена приборка. Одинокий стул стоит посреди комнаты.

«И кто же это и зачем на нем так нелепо сидит?» – подумал Лука.

– Присаживайтесь, Камарич! – Аркадий указал гостю на тот самый стул. – Какого же потребно совета? Неужто захворали? – ко мне как правило именно с требухой, души во мне обыкновенно не предполагается…

– А разве у нас, материалистов, есть душа? Вот новость! Что ж, можно, пожалуй, и так сказать – захворал…

– Можно так, а можно – иначе? Или что ж, опять надо кого-то взорвать, а вы, я помню, со времен Пресни взрывов боитесь… Партия велела вылечиться? Но это увы, если не по душевной, так уж по психической части – к другу моему, Кауфману Адаму…

«Господи, да он, пожалуй, даже игрив сегодня, – досадливо поморщившись от навязанных Арабажиным недавних воспоминаний, нешуточно удивился Лука. – Что это с Аркадием Андреевичем стряслось? Может, влюбился? Или как-то уж особенно удачно диагностировал и излечил особо сложную язву желудка?»

– Может, и к Кауфману, – покладисто согласился вслух. – Но совет мне нужен по личной части. Я допрежь, с 1906 года считая, уж столько ваших личных дел выслушал, что нынче только справедливо будет…

– Само собой, Лука, само собой, – заинтересовано закивал Аркадий. – Советчик из меня по личным делам еще тот, но я – всецело к вашим услугам. Неужели вы-таки сделали выбор из многих всегда имевшихся у вас кандидатур и решились связать себя узами брака?

– Нет, нет, – помотал головой Лука. – Женщина, да, но… речь не об этом. Вы даже, может, помните, я вам о ней рассказывал: молодая купчиха, спасла меня после разгрома декабрьского восстания, отвела солдат, спрятала буквально в своей постели…