Танец с саблями
Шрифт:
«Полная ясность может существовать лишь на определенном уровне…. И каждый должен знать, на что он может претендовать. Я претендовал на ясность на своем уровне, это мое право и я исчерпал его. А там, где кончаются права, там начинаются обязанности…»
«Улитка на склоне»
ГЛАВА ВТОРАЯ
БЛИЖНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
Человек за рулем
— Извините, но дальше придется пешком.
— Дождь, — отметил сидящий рядом молодой мужчина. Прежде чем выйти, он повернулся к расположившемуся сзади пассажиру:
— Все в порядке?
— Здесь недалеко, — водитель также с некоторым смущением посмотрел назад и добавил:
— У меня есть зонтик!
Ответа пришлось подождать — тот, к кому они обращались, славился тем, что никогда и нигде не принимал поспешных решений.
Сухонький, чисто выбритый старичек в дорогом костюме… Наконец, он утвердительно кивнул поредевшим седым хохолком на макушке:
— Ну, разве что… Ничего, прогуляемся.
Первым вышел пассажир с переднего сиденья. Профессионально оценил обстановку и, тихо щелкнув предохранителем, убрал руку из-под полы просторного пиджака:
— Прошу вас!
Водитель уже был тут как тут — обежав нескончаемо длинный, похожий на черную субмарину представительский «мерседес», он потянул на себя дверцу и раскрыл над головой старика обещанный зонтик:
— Прошу.
Так они и пошли: впереди — молодой, плечистый здоровяк, а за ним, в двух шагах, охраняемое лицо и сопровождающий.
— Там, дальше — пешеходная зона… Сами понимаете — Старый город, исторический центр! Никак нельзя…
Водитель продолжал зачем-то оправдываться, но старик его почти не слушал.
— Вот, посмотрите — Рыцарские ворота. Существует легенда, что…
— Я знаю. Спасибо.
Это было сказано таким тоном, что человек с зонтиком осекся на половине фразы — и дальше они двигались в полном молчании.
Старик действительно знал эту крохотную, игрушечную республику на юго-востоке Балтики — знал, и испытывал к ней давнюю почти инстинктивную неприязнь степного кочевника к оседлым, благополучным и сытым жителям городов.
Повсеместная, доведенная до абсурда аккуратность и чистота… Невесомые, больше похожие на декорации для детских сказок, силуэты бесчисленных башен и башенок. Кованые флюгера, мансарды под розовой черепицей… Пахнущий рыбой и водорослями ветер с моря. Вежливые, ничего не значащие улыбки. Но больше всего старик ненавидел местный акцент — протяжный, неторопливый, придававший самым привычным русским словам и фразам некий оттенок западной, европейской респектабельности.
Первый раз он попал сюда в сорок шестом, когда спутника ещё и на свете-то не было. В республике полным ходом шло «восстановление» советской власти: большинство продуктов уже распределялось по карточкам, леса с боями прочесывались армией и спецподразделениями
Каждую ночь волны выбрасывали на берег очередные трупы неудачливых беглецов, пытавшихся чуть ли не вплавь добраться до нейтральной Швеции…
К тому же, очень сложно было вести полноценную агентурную работу. Особенно в столице: город крохотный, все у всех на виду, а конспиративные квартиры «засвечены» ещё со времен деникинской контрразведки.
Старик вздохнул… Однако, справились!
В середине семидесятых он приехал сюда снова — уже не по службе, а так, в отпуск, отдохнуть с женой и дочерью в пансионате «большого» ЦК.
Республику было трудно узнать. Казалось, сделано все, чтобы водворить местных жителей в единую семью советских народов — одинаковые газеты и голоса по радио, те же портреты на площядях, те же очереди за дефицитом. В уютных некогда кафе и ресторанчиках постепенно приучались хамить посетителям, да и улицы уже были вовсе не так чисты и опрятны. Но…
Неожиданно старик понял. Он вдруг отчетливо осознал, что не любит этот кусочек рассыпавшейся и некогда великой империи именно за то, что он сам и тысячи подобных ему сделали с крохотной , уютной и беспомощной страной на балтийском побережье!
В девяносто первом… Тогда людям, которыми он руководил, еле удалось вывезти из-под носа ошалевших от победы борцов за независимость архивы российских спецслужб.
Личные и рабочие дела агентуры, данные литерных мероприятий, бесчисленные тома оперативных разработок… Опасные знания — и оставить их новой власти было бы негуманно. Это значило то же самое, что подарить несмышленым детишкам большую коробку гранат, пластида и детонаторов.
Так что, некоторым образом, юная демократия теперь перед стариком в неоплатном долгу…
Старый Город — пешеходная зона, архитектурный заповедник. Узкая, вымощенная булыжником улочка изогнулась и неторопливо поползла вверх, к зубчатым стенам цитадели. Из-за противной даже по местным меркам погоды праздношатающейся публики почти не встречалось: только туристы группами и по одиночке, да несколько усталых русскоязычных проституток. Обыватели уже расселись дома перед телевизорами, а те, что помоложе и посостоятельнеее, коротали время за столиками многочисленных кафе и пивных подвальчиков.
Луж не было, но подошвы опасно скользили по мокрой мостовой.
— Простите! — сопровождающий задел старика краешком зонтика.
— Ничего…
Площадь перед театром размерами больше напоминала внутренний дворик — места на ней еле-еле хватало для бронзового памятника Легионерам и некоего подобия неработающего фонтана. Судя по афише, сегодня давали «Гаянэ» Хачатуряна — очередной аргумент против тех, кто решился бы обвинить местную интеллигенцию в оголтелом национализме.
— Сюда?