Танец убийц
Шрифт:
— Говорил ли Вам когда-нибудь префект, кто желал бы смерти короля Милана? — спросил Михаил.
— Он только как-то сказал, что есть люди, которые считают, что правление короля Милана неблагоприятно для страны, если русские против этого. Префект был страшно зол на него из-за истории с орденом Милоша. Ведь молодой король тогда на самом деле хотел вручить ему этот орден, да ему не позволили.
Михаил похолодел, услышав это. Кроме него, никто не присутствовал при разговоре отца с сыном.
— Вы разговаривали с префектом после Вашего
— Да, с неделю назад. Совсем недолго, на лестнице. Меня вели на прогулку во двор, а он возвращался. Он сказал только, чтобы я не беспокоился, все будет в порядке.
— И Вы, стало быть, не беспокоитесь?
Кнезевич ухмыльнулся:
— Нет. Префект сказал — все, что я делаю, идет на благо родины нашей.
— А что же с пятьюстами золотыми?
— Так ведь это задаток, чтобы я выполнил обещанное. — Заметив удивление на лице Михаила, он торопливо добавил: — Это вроде супружеской клятвы. Обещание даешь Богу, но и поп, который венчает, получает пару монет.
«Какая-то извращенная логика», — подумал Михаил и бросил Апису полувеселый, полурастерянный взгляд.
— Другими словами, этим как бы скрепляется клятва, так?
— Именно так.
— Сначала Вы обвинили множество людей, а затем от своих показаний отказались. Почему?
— Так ведь я все признавал в полиции и говорил, что они хотели слышать. Надо было скорее попасть к комиссару. С подозреваемыми, которые не желают плясать под их дудку, долго не церемонятся.
— А комиссара Вы совсем не боялись?
Кнезевич покачал головой и губами без звука произнес:
— Нет.
— И почему же нет?
— Потому что он был назначен королем Александром.
— Поэтому Вы и чувствуете себя в безопасности? С чего бы это?
— Потому что король Александр справедливый человек. Он знает, что я хороший серб, хоть и родился в Боснии. И он позаботится, чтобы я попал к справедливому судье.
Михаил вопрошающе посмотрел на Аписа, но тот в ответ только пожал плечами.
— Значит, Вы признаете, что люди, которых Вы обвиняли в самом начале, на самом деле невиновны?
Арестованный скорчил нервную гримасу. Не понимая до конца, куда Михаил клонит, он утратил часть своей самоуверенности.
— Откуда мне знать? Я же сказал, что я только с префектом Андьеличем и русскими господами в Бухаресте разговаривал. Почем мне знать, кто там еще участвовал?
Михаил никак не мог для себя решить, имеет ли он дело с остолопом или с чересчур продувной бестией. Как бы там ни было, Кнезевич всего лишь мелкий негодяй, нанявшийся на слишком большое преступление. Оставался еще один вопрос.
— Какие у Вас были отношения с префектом Андьеличем? Я имею в виду, знали ли Вы его перед тем, как он послал Вас в Бухарест?
Кнезевич неохотно ответил:
— Я пару раз оказывал ему услуги.
Михаил, который хорошо знал прошлое Андьелича, отлично представлял себе, что это были за услуги.
— И он знал,
Михаил с Аписом вышли из камеры. По коридору вышагивал взад и вперед дежурный жандарм. В конце тридцатиметрового коридора он останавливался, делал оборот «кругом» и маршировал назад.
— Где была камера Андьелича? — спросил Михаил.
— Здесь, напротив. Четвертая слева.
Михаил взглядом проводил жандарма. Ему было совершенно ясно, что повеситься в промежуток времени, пока жандарм шагает туда и обратно, просто невозможно. И тем более это исключено, если дверь камеры открыта. Встретившись взглядом с Аписом, Михаил понял, что его друг того же мнения.
— Через час меня сменят, — сказал Апис. — Сегодня ужасная жара. Как ты смотришь на то, чтобы закатиться поужинать в ресторанчик в саду Топчидера?
Они выпили по чашке кофе на террасе «Сербской короны» и трамваем отправились в Топчидер. Это был чудесный вечер. На усыпанном звездами небосклоне сверкал узкий серп месяца, словно бриллиантовая брошь на синем шелковом плане. На юге, на фоне пурпурного у горизонта неба, выглядывали вершины Авалы. Здесь было по меньшей мере на пять градусов прохладней, чем в городе, а легкий бриз приносил из близлежащего дикого парка аромат свежескошенной травы и запах деревьев. Офицеры заняли тихий столик в стороне.
— Ты хотел бы мне что-то сказать? — спросил Михаил после того, как они сделали заказ.
— Да. Но ничего неожиданного, после того, что ты сегодня узнал.
— Андьелич не кончал жизнь самоубийством. Это ты хотел сказать?
— Именно. У него не было никаких причин себя убивать, потому что те люди, которые его наняли, обещали ему полную безнаказанность и кучу денег. За время его заключения я много раз говорил с ним. О деталях покушения он говорить не хотел, но вел себя как тот, кому только что достался крупный выигрыш в лотерее.
— Вот оно что…
— И еще. Андьелича ни разу не пытали. Я повидал многих политзаключенных, которых после допросов в полиции доставляли в крепость скорее мертвыми, чем живыми, и закованными в цепи сажали на хлеб и воду. У Андьелича не было на теле ни царапинки, а еду ему привозили из «Сербской короны». Во время его якобы самоубийства меня на службе не было, но на следующее утро я на свой страх и риск кое-что расследовал. Капитан, который дежурил в тот вечер, так же как и жандарм, который обнаружил повесившегося, был немедленно заменен. Когда я в течение дня хотел повидать их дома, выяснилось, что они исчезли вместе со своими родственниками. Я вспомнил, что у Андьелича есть брат, который однажды, разумеется в присутствии комиссара, посетил его. Мне удалось его разыскать. Человек сильно опасался за свою жизнь и прятался в доме друга. Он хотел как можно скорее уехать из страны и сейчас наверняка уже в Австрии.