Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)
Шрифт:
— Не беру, — буркнула Лиза, сбрасывая ее короткопалую руку со своей. — Нет, я не буду менять. Раздумала.
— А чего вдруг? — изумилась баба.
Лиза ее почти не слышала, да и вряд ли понимала, что говорит и что делает. В ушах звенело от рева самолета. В глазах потемнело при виде черных крестов на его крыльях.
Ерунда, конечно. Таких самолетов полно, это самый типичный немецкий истребитель. И все же леденит душу его рев. Пуганая ворона, знаете ли… Нужно уйти отсюда. Тот случай на берегу сделал Лизу настоящей психопаткой. Да-да, нужно уйти!
Девушка
Он начал стрелять! Он расстреливал эсэсовцев, собравшихся во дворе казармы!
Тот же самый самолет… Тот же самый кошмар, что был на берегу…
Пули косили солдат — Лиза воочию убедилась теперь, насколько верно это выражение. Именно косили, как траву.
Эсэсовцы кинулись врассыпную, но устоять на ногах удавалось немногим, они падали десятками подряд. Самолет зашел на новый вираж… Кто-то из уцелевших солдат пытался скрыться в здании, но многие выбежали из ворот и в панике метались по площади. Люди, находившиеся на ней, и продавцы, и покупатели, бросились в разные стороны. Но «мессер» снизился и носился над площадью, его пулеметы не переставали строчить. Может быть, летчик выцеливал черные мундиры, но пули не выбирали…
Страшный крик стоял над площадью. Люди падали и застывали в лужах крови. Молодой эсэсовец, а рядом та женщина со штопаными чулками, так и зажатыми в руке. Еще один черный мундир — и подле мужчина в поношенном пиджаке, оба одинаково залитые кровью. Мальчик с желудевым пряником в руке… Боже мой!
— Не стой! Бежим!
Кто-то с силой толкнул Лизу в спину, да так, что она чуть не упала. Тот же человек помог ей удержаться, схватив за руку. Потащил за собой, крича:
— Шевели ногами! Убьют!
Затолкал ее в подворотню, прижал к стене, защищая своим телом.
Лиза тупо удивилась, разглядев наконец Петруся. Он что, спасает ее? Чудеса… Откуда он вообще тут взялся, интересно знать? Лиза не удержалась, спросила:
— Как ты сюда попал?
— Да так, пришел сахарку выменять на махорку, — угрюмо ухмыльнулся он. — А тут такое… Смотрю, ты мечешься, ну, думаю, надо спасать.
— Что ты врешь? — возмущенно выкрикнула Лиза. — Сахарок, махорка… Ты за мной следил! Боялся, чтобы не сбежала, да? Вы мне не верите, ни ты, ни отец Игнатий!
— И что такого? Ну, не верим. Подумаешь, велика беда! Ну, следил… Если б не следил, то не оказался бы рядом, небось валялась бы там сейчас мертвая!
Он махнул в сторону площади, и тут же новая очередь заглушила его голос.
Петрусь схватил Лизу за плечи и прижал к кирпичной стене, прикрывая собой. Пули чиркнули в полуметре от их ног, и Петрусь подтолкнул Лизу глубже в подворотню.
— Вот застрелили бы тебя, и кто взорвал бы «Розовую розу»? — проворчал он.
— Ну да, — зло усмехнулась Лиза, — я для вас со стариком просто ценное взрывное устройство, не больше.
— Вот именно, — холодно согласился
Лиза опустила голову. Их с Петрусем неприязнь взаимна, что и говорить. Для этого невозможно красивого парня она — нечто неодушевленное, чужое, внушающее отвращение и даже ненависть. Ее просто используют — и даже используют с отвращением.
— Удивляюсь, — с трудом выговорила она, а горло так и сводило подступавшими слезами, — как ты решился до меня дотронуться. Мог бы и винтовкой в подворотню затолкать. Ты ж ненавидишь меня! И старик тоже. Вы же во мне видите гранату, которую готовитесь бросить во врага, а что будет со мной — вам все равно. Ты еще радоваться будешь, если я взорвусь там, вместе с фаши…
Она не договорила. Петрусь прижал ее к стенке и навалился всем телом. Рот его прильнул к ее рту и впился в него. Лиза задохнулась. Попыталась рвануться, но литое тело его, руки его лишали возможности шевельнуться, а губы лишили возможности соображать. Вспышка неистового счастья прострелила ее стремительней пули, и Лиза вдруг ощутила себя брошенной, потерянной, страшно одинокой, когда Петрусь отстранился.
Ошарашенно уставилась в мрачные черные глаза:
— Зачем… зачем ты это сделал?
— Чтобы доказать тебе, что ты не внушаешь мне отвращения. — Петрусь хлопнул ресницами и спросил неуверенно: — Доказал?
— Доказал… — Лиза с трудом сдерживала улыбку.
Они снова прижались к стене — стрельба не утихала. Вдобавок неподалеку забахали зенитки, выйти из подворотни было невозможно. Просто совершенно невозможно! И Лиза с готовностью приоткрыла губы, когда лицо Петруся приблизилось к ее лицу, но вдруг что-то особенно страшно громыхнуло над площадью. Петрусь рванулся к краю стены, выглянул, воскликнул:
— Сбили! Его сбили!
Лиза подскочила к нему и увидела, что «мессер» падает, оставляя за собой хвост черного пламени. Вот канул куда-то за дома, ближе к реке, там вспыхнул взрыв.
— Куда он упал? — прошептала Лиза. — На дома? Неужели на дома?
— Куда же еще, — тяжело вздохнул Петрусь. — Там слободка, домишко на домишке. Вот, загорелось уже!
В том месте, куда упал «мессер», поднялись новые клубы дыма.
— Он спрыгнул! — воскликнул Петрусь. — Смотри!
Белый купол парашюта качался в небе, опускался плавно и красиво, так страшно-красиво… Нельзя было поверить, что мирно плывущая в воздухе фигура только что хладнокровно расстреливала людей, не делая никакого различия между врагами и теми, кого он хотел защищать.
— Зачем он спрыгнул? — с ужасом проговорила Лиза. — Его же убьют! Его убьют фашисты!
Петрусь с болью оглянулся на нее:
— Ты послушай… Ты только послушай…
— Пусть он только спустится, мы его на куски разорвем! — донесся до Лизы безумный бабий крик.
И разорвут, поняла она, глядя в окровавленные, залитые слезами лица. Конечно, летчик же только что убивал женщин, убивал их детей.
— Боже мой… — прошептала Лиза потрясенно, — боже мой, что же будет? Зачем он прыгнул? Его ведь растерзают! Уж лучше пусть к фашистам попадет!