Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)

Арсеньева Елена

А еще лилии должны были сыграть поистине роковую роль — и на эту мысль натолкнул Япончика именно Делафар, который не оставил без внимания рассказ Галочки о кашле актрисы.

* * *

— И шо? — не оборачиваясь, сказал водитель маршрутки, которому Алёна протянула голубенькую бумажку в пять гривен.

— За билет, — пояснила она не без удивления.

— Где? — спросил водитель с нотками нетерпения.

— Мне до Пироговской…

— Так и ехайте себе, а когда встанем, заплатите.

Итак, в Одессе

имели место быть свои правила оплаты проезда. Впрочем, когда в маршрутке всего одна дверь, избежать бдительного ока водилы невозможно.

— А это далеко? — робко спросила Алёна.

— Сперва по Канатной минут десять… Сразу после Куликова поля — ваша Пироговская, я покличу.

Канатная оказалась очень длинной и неприглядной, да и тьма кромешная уже стояла на дворе, так что Алёна притомилась вглядываться в окна. Время шло, шло… и вдруг водитель кричит:

— Кому на Пироговскую? Дамочка, ви там уже спите?

Алёна кинулась к выходу, торопливо расплатилась и выскочила.

Никаких полей вокруг не было заметно. Улицы да улицы.

Алёна спросила у случайного прохожего, где находится Дом офицеров.

— Да вон там, не доходя до Французского бульвара, по правой стороне.

Боже мой! Она едва могла выговорить «спасибо» от радостного волнения. Французский бульвар! Тот, который «весь в цвету»! Тот, где Леночка нашла перстень Гришина-Алмазова… Как же, «не доходя»! Алёна до него обязательно дойдет!

Через пять минут быстрой спортивной ходьбы, миновав имперски-помпезное здание Дома офицеров, Алёна выскочила на не слишком широкую улицу, посередине которой тянулись трамвайные рельсы. Улица была вся забрана какими-то длиннющими заборами. Фонари светили тускло, ничего особенно не цвело, вот только липы, но к их томительно-сладкому аромату Алёна уже привыкла. Нет, вот что еще — отчетливо, совсем как на Лонжероне, пахло морем. Где-то неподалеку море…

Алёна немножко прошлась по бульвару туда-сюда и, несколько разочарованная, вернулась на Пироговскую.

Ей все время хотелось набрать один телефонный номер, но она боялась и того, что ответят, и того, что не ответят. Не ответили же днем! И не перезвонили, как сделал бы всякий вежливый человек, увидев на дисплее сообщение о непринятом вызове.

Впрочем, тот, с кем Алёне так хотелось поговорить, отнюдь не был вежливым человеком, в чем она могла сама убедиться нынче. Она не могла понять, нужен ли ей этот разговор, чтобы передать важную информацию, или для чего-то другого, и злилась сама на себя, потому что чувствовала: да, для другого…

Из открытых окон Дома офицеров вовсю звучало танго. Милонга в самом разгаре, а ее там еще нет!

Алёна вошла в здание, полюбовалась его вестибюлем — просторным, тоже имперским, с колоннами и жизнерадостной потолочной росписью, — отыскала под лестницей большой и тоже весьма помпезный туалет с зеркалом до потолка, переоделась там во взятое с собой голубое шелковое платье, все расписанное золотистыми турецкими «огурцами», надела золотистые босоножки и бижутерию в таком же стиле, причесалась, накрасилась, сложила вещи в сумку — и отправилась в зал.

И сразу

все, кроме танго, вылетело из головы, потому что зал был полон танцующими парами, а по стеночкам толпилось куда больше партнеров, чем партнерш. Привычный гендерный дисбаланс превратился нынче в свою противоположность, и Алёна могла этому только радоваться.

Оказывается, нынче приехали гости фестиваля из Киева, а киевляне были известны качественным мужским танго, об этом Алёна слышала раньше, но убедиться смогла только теперь. Она танцевала без передышки, практически не садясь — раньше такой кайф сверхвостребованности она испытывала только в Париже, где всегда была ну просто нарасхват на милонгах, — но все же иногда улучала минутку осмотреться, однако ни того, кого она надеялась увидеть, ни того, кого увидеть опасалась, не было.

После полуночи Алёна решила спуститься в туалет.

По пути она позвонила Татьяне, которая сонным, но счастливым голосом сообщила, что все в порядке, все отлично, все на месте, никаких неприятных случайностей больше не может быть, потому что для этого приняты все меры, — словом, все тип-топ! Затем Алёна набрала номер Оксаны. У дежурной «Дерибаса» голос тоже был сонный. Она доложила, что этот тип Нодя после долгих препирательств дал Оксане сто гривен в качестве взятки и прорвался-таки в номер, где мог наблюдать отсутствие бывшей постоялицы. И вдруг он достал мобильник и начал набирать какой-то номер. В это самое время раздались звонки на столике дежурной, и Оксана вынуждена была пойти взять трубку. Разумеется, ей никто не ответил, хотя она, как дура, долго алекала… будто не понимала, что это сам Нодя и звонит, чтобы выманить ее из номера! А когда наалекалась, Нодя уже шел ей навстречу, и физиономия у него была ну просто черная. Чернющая! Он аж пошатывался, когда по лестнице спускался. А потом вдруг обернулся и хрипло спросил:

— Кто ремонтировал люстру?

Оксана, конечно, ответила — никто, потому что ее и в самом деле никто не ремонтировал. И Нодя ушел.

— Оксана, я, наверное, все же вернусь ночевать, — сказала Алёна, — только не знаю точно, во сколько, может, уже под утро, так что вы меня не дожидайтесь и ложитесь спать, давайте только договоримся, где будет ключ от номера, хорошо?

— Да я, может, дождусь, а если уж совсем свалюсь, ключ оставлю на своем столе под газеткой. В номере же все равно вещей ваших нет, никто ничего не украдет, да и кому тут шариться ночью, верно?

— Верно, — согласилась Алёна.

Она вошла в туалет, исполнила все ритуальные дела и вымыла руки, а когда уже сделала шаг к выходу, за дверью раздался раздраженный женский голос:

— Подожди меня здесь, ты что, будешь за мной и в туалете следить?!

Голос показался Алёне знакомым. Она метнулась обратно в кабинку, убеждая себя в том, что ей почудилось, что этого не может быть…

Но тут же раздался стук каблуков — женщина вошла в туалет, поплотнее прикрыла дверь и, войдя в соседнюю с Алёниной кабинку, принялась набирать номер мобильного телефона. Алёна отчетливо слышала сигналы клавиатуры.