Танго смерти
Шрифт:
– Очень похож! – закивала головой пани-земляничка.
– Если бы он сказал нам что-то… может быть, мы и определились бы…
– Так, – обратился ко мне Кайдан, – ну-ка скажи: «Jestem agent policyjny. Tropimy maniaka».
Я повторил слово в слово, но по-украински: «Я агент поліції. Переслідуємо маніяка». Кайдан снова засопел, сверкнул глазами, сжал кулаки, но от решительных действий удержался. Вместо этого выдавил из себя сухо:
– Прошу то же самое по-польски.
Тут вмешалась пани Конопелька:
– Пан комиссар, по закону только государственные служащие обязаны не только
– Нет такого закона.
– Но ведь вы знаете, что на самом деле так оно и есть. Украинцев и жидов не принимают на государственную службу, пока они не перейдут в католицизм.
Комиссар недовольно покачал головой:
– Мы не на дебатах в Сейме. Вы хотите сказать, что он не владеет польским?
– Я его знаю давно. Он может что-то сказать по-польски, но это будет настолько ужасно, что мне просто обидно за великий язык нашего Пророка.
– Пусть скажет, как может.
Я подумал, что дядя не будет на меня обижен, если я исковеркаю польский язык, и я брякнул:
– Я ест агентом полицийным. Трупимо маняка.
Кайдана перекосило так, будто из моих уст хлынул не чистый польский язык, а блевотина. Старушки снова переглянулись и чуть ли не хором затараторили:
– Нет-нет, тот не так говорил… и голос был не такой… звонкий…
Еще бы! У меня во рту скопилось столько крови и слюны, что я эту фразу не столько проговорил, сколько прошамкал.
– А знаешь, Аделька, – сказала пани-земляничка, – у того парня волосы были светлее… Тебе не кажется?
– Точно, – закивала пани Адель, – и они были к тому же волнистые, а уши плотнее прилегали к голове.
– И тот был выше… немного, но выше…
Здесь уж комиссар вскипел не на шутку и, с трудом сдерживая свою ярость, прохрипел:
– Все свободны! – И полицейскому: – Составь протокол.
Уже на улице я спросил у Мили и пани Конопельки:
– Откуда вы знали, какое время назвать?
– А что тут долго думать? – рассмеялась Миля. – Библиотеку закрывают в восемь, ты мог назвать любое время, начиная с семи тридцати. Но мы не допускали, что ты можешь назвать семь сорок две или семь пятьдесят одну.
– А та пани… какое счастье, что вы ее узнали через столько лет… она ведь была тогда девушкой…
– Да кто там узнал! Впервые вижу, – махнула рукой пани Конопелька.
– Как? Вы же вручали ей президентскую грамоту!
– Ну и что? Мы эти грамоты вручаем каждый год на какие-нибудь праздники. Если она у нас работала, то рано или поздно могла ее получить.
– А если бы… если бы именно она и не получила? Если бы она проработала там всего год-два?
– Ну, что ж, – пожала плечами пани Конопелька, – порой стоит и рискнуть.
– Не знаю, как вас и благодарить. Я ведь…
– Мы знаем, где вы были и что вы делали… – улыбнулась пани Конопелька и с заговорщицкой миной, предварительно оглядевшись по сторонам, прошептала: – Травить крыс вызывали?
– И мышей тоже! – залилась смехом Миля и, бросив на прощание: «Чао, Гарбуз!», взяла пани Конопельку под руку, и обе зашагали в направлении центра. Я почесал затылок и пошел утешать свою матушку, а по пути умылся у колонки, чтобы мама не ровен час не испугалась.
16
Уроки
– Извлечение звука – вот над чем вам придется работать больше всего. Скрипка должна иметь красивый звук, а смычок буквально всасываться в струну. Музыкальностью Бог вас не обделил, поэтому я буду учить вас умению передать скрипке то, что звучит в душе!
Сначала уроки проходили у старика дома, где Ярке невероятно нравилось, все в этом доме настраивало на какой-то особый лад, по-особенному пахла старая мебель, вызывая в памяти что-то давно забытое, то, что так же пахло в детстве, книги своими корешками гипнотизировали и завораживали, девушка заметила, что играя смотрит на корешки книг, как на ноты, но скоро все изменилось, когда Милькер предложил играть на улице. Ярка была удивлена, не могла понять, к чему этот эксперимент, как можно брать уроки на улице, где вокруг тебя снуют незнакомые люди, а кто-то еще и останавливается и пялится, но учитель стоял на своем:
– Вы скованы, вы как улитка в раковине, а вам нужно освободиться, ваша душа должна вырваться из вас, когда вы играете, и порхать в поднебесье. Я заметил, как вы скользите взглядом по книгам, этого не должно быть.
– Но ведь тогда я буду скользить глазами по прохожим…
– Нет. Они вам будут мешать, поэтому вы перестанете обращать на них внимание, вы будете их игнорировать, не будете замечать. Это заставит вас сосредоточиться и никак не ассоциировать себя с тем местом, в котором вы находитесь.
Ярке ничего не оставалось, как согласиться, но окончательно ее добило то, что Милькер, как только они выбрали место для игры на площади Рынок, сбросил с головы шляпу и положил у ее ног. У девушки дух перехватило от волнения, она отчаянно мотала головой и шептала: «Ни за что… не буду… что вы придумали?» Милькер терпеливо слушал ее и выжидал, чувствуя, что постепенно ее сопротивление становится все менее горячим, потом сказал:
– Начинайте играть, и музыка вас поднимет над городом, вы не должны ничего и никого видеть, вы не должны никого слышать, кроме меня. Вас подхватит волна музыки и понесет.