Танго со смертью

Стожкова Нина

Лина кокетливо взглянула на приятеля и поправила прядь волос, плохо лежавших без фена. Она исподволь оглядела свои ногти без лака, запрещенного в хирургическом отделении, и, поколебавшись, решила, что и так сойдет. Башмачком между тем «распушил павлиний хвост» и вещал, гордо поглядывая на Лину и исподволь на медсестру Танечку. Медсестра сделала вид, что читает назначения врачей и готовится к вечерним уколам, а не слушает болтовню посетителей.

– Дорогая, у тебя неверное представление о писателях, – заявил Башмачков. – Байрон сражался за свободу Греции. Лермонтов служил на Кавказе. Толстой воевал в Севастопольскую кампанию за Крым. Подобные примеры можно множить и множить, но это займет у нас слишком много времени. Почему же ты лишаешь меня права быть мужественным?

– Бог с тобой, Башмачков!

Я всегда отдавала должное твоим отчаянным поступкам. Ты ведь не растерялся даже в ту роковую минуту, когда наша жизнь висела на волоске. Как сейчас вижу перед глазами ту леденящую душу сцену. Мы с тобой в Болгарии. Я стою на мысу Калиакр. Помнишь, это красивый заповедник недалеко от золотых Песков? Так вот, я нахожусь лицом к лицу с бессердечным бандитом, который целится в меня из пистолета. Ни твои уговоры, ни мои слезы на него не действуют. Бац – и ты со всей дури пихаешь меня в бок и сам падаешь, не удержавшись на ногах. Мы катимся с горы и … И спасаемся! Если честно, твой хамоватый. Весьма чувствительный втычок в бок тогда спас жизнь и мне, и тебе. А вскоре и доблестные болгарские полицейские опомнились и наконец подтянулись в заповедник, завершив весь этот «фильм ужасов» неожиданным хэппи-эндом.

Башмачков просиял, похвалы подруги ему явно льстили. Он с готовностью подхватил воспоминания Лины. Былые подвиги доставляли писателю несомненное удовольствие. Он говорил все громче, пока Танечка не сделала ему предупреждающий жест рукой, напоминая о том, что он находится в больнице, а не на сцене Дома литераторов.

– А тебе не кажется, Линок, что у нас с тобой вообще накопился целый ворох общих воспоминаний? – продолжал он уже на полтона тише. – Общее прошлое, между прочим, объединяет. Кроме вышеупомянутых тобой страшилок у нас было немало приятных минут и секунд…

Башмачков сделал паузу и, оглянувшись на Танечку, добавил совсем тихо, но со значением:

– И дней. И ночей…

Лина потупилась, помолчала пару секунд, потом снова поправила волосы и подняла на Башмачкова влажные от близких слез глаза.

– Ну пожалуйста, Башмик… Я прошу тебя. Не сейчас. Здесь не то место, чтобы выяснять отношения. Вот и Танечке мы мешаем. К чему вспоминать былое… Тогда мое сердце было разбито. А теперь… теперь оно ювелирно заштопано профессором Ренатовым! И сердцу, и мне нужно время, чтобы восстановиться. Надеюсь, ты как писатель знаешь, что сильные страсти рвут сердце в клочья. Умирают ведь не только от горя, но и от радости. В общем, давай с тобой оживлять в памяти наши лучше дни не сразу, а постепенно. Понимаешь, я уважаю труд моего Рустама Маратовича и не хочу надорвать зашитое им мое бедное сердце, слишком быстро.

– Вот и я о том же, – тихо согласился Башмачков. – Надеюсь, теперь ты будешь беречь свое заштопанное сердце? А конкретнее – станешь наконец благоразумной и бросишь свою дурацкую привычку лезть не в свое дело, – завершил он назидательную речь и по-отцовски положил Лине руку на плечо. Тепло этой большой мужской руки пробудило в душе Лины самые потаенные воспоминания. Она вспомнила, как сильные руки возлюбленного ласкали когда-то ее тело, и внезапно слезы потоком хлынули из глаз.

Башмачков достал из кармана чистый носовой платок, осторожно промокнул ей глаза и нежно вытер лицо.

– Врач сказал, что у меня будет длинный восстановительный период, так что по меньшей мере пару месяцев ты можешь за меня быть спокоен, – грустно улыбнулась Лина, подняв на мужчину мокрые глаза.

– Ну, и слава богу! Наконец-то ты, Линок, угомонишься и забудешь о своих сомнительных самодеятельных расследованиях и битвах с ветряными мельницами. Эти твои экзальтированные выходки только мешают профессионалам делать свое дело.

Лине показалось, что в голосе Башмачкова появились давно забытые интимные нотки. Впрочем, как еще можно разговаривать с женщиной, только что пережившей операцию на открытом сердце?

Лина почувствовала, что все, хватит, пора прощаться. Иначе она прямо здесь и сейчас бросится к Башмачкову на шею прямо на глазах Танечки. Которая поглядывала на них со все большим изумлением. Внезапно она почувствовала, что приятные воспоминания ее утомили, и Лина, виновато взглянув на бывшего бойфренда, попросила не затягивать визит.

Башмачков

послушно двинул к выходу, не без труда разместив по пути содержание своих объемных пакетов в больничном холодильнике.

Лина проводила его взглядом и с удивлением обнаружила, что положение пациентки нравится ей с каждым днем все больше. Друзья и родственники по очереди навещают ее в клинике, развлекают, стараются всячески угодить. Привозят разные вкусности, звонят, беспокоятся… Вот, даже Валерий Башмачков, бывший соратник по ее авантюрным затеям и возлюбленный, увы, тоже бывший, в клинику пожаловал. В общем, наконец она может остановиться и сделать паузу в своей сумасшедшей жизни, похожей на бесконечный марафонский забег в городских джунглях… Вообще-то в ее положении самым разумным было бы подумать о жизни и смерти, о своем втором рождении, о здоровье и о полезных советах доктора Омарова, но подобные мысли обычно ненадолго задерживались в ее голове. Так уж Лина была устроена. Едва ее отключили от капельницы, как она принялась строить оптимистичные планы насчет работы и дальнейшей жизни.

Исчезновение

Дело шло к выписке. Люся и Башмачков навещали ее по очереди и наперегонки подкармливали соками, фруктами и йогуртами. Жанна, подруга детства, тоже расстаралась – запекла огромную индюшачью ногу и нажарила сковородку картошки. У Лины в первую минуту даже легкое головокружение случилось от аппетитного вида домашней еды и от ароматов, наполнивших палату. Все, что приносили друзья, было отнюдь не лишним при скудной больничной кормежке. Лина не уставала удивляться контрасту между высокой квалификацией врачей, современным оборудованием клиники и полуголодным «пайком», на который выделялись сущие копейки из бюджета. В общем, борьба с лишним весом пациентов в отделении неотложной хирургии шла на удивление успешно.

Лина каждый вечер выносила в холл фрукты и домашние деликатесы – угостить нового знакомого, Иннокентия Михайловича Бармина. Ей вскоре стало ясно, что старика никто не навещает. Иннокентий никогда не отказывался от гостинцев и горячо благодарил Лину за угощение. Каждый вечер он подкатывал к ней в инвалидном кресле и предавался воспоминаниям о работе в разных странах, о нравах, когда-то царивших в советских посольствах и вообще о своей бурной дипломатической карьере. Рассказывал он интересно, и Лина охотно слушала бывшего дипломата. Впрочем, других развлечений в их отделении все равно не было.

В один из таких тихих вечеров новый знакомый поведал Лине свою love story. Почему-то именно в больницах люди чувствуют потребность в подобных исповедях и с легкостью открывают незнакомому человеку самые сокровенные тайны души.

Иннокентий Бармин был уже в немалых чинах, когда встретил в здании родного МИДа любовь всей своей жизни. Светлое чувство карьерного дипломата вызвала референт-стенографистка, работавшая в приемной одного из замов министра. Разумеется, Бармин был к тому времени глубоко женат, имел дочку Лёлю школьного возраста и помышлял только о карьере. Однако Судьба – капризная особа, она преподнесла ему такой сюрприз, о котором рациональный и расчетливый карьерист Бармин прежде и помыслить не мог. Иннокентий влюбился, как мальчишка. Прятаться и скрываться было не в его характере, и карьерный дипломат твердо решил развестись и жениться на новой возлюбленной. В парткоме МИДа его попугали крушением карьеры и партийными взысканиями, как было тогда принято, – да и отстали в конце концов. Бармин и его вторая жена Катерина начали ездить вдвоем в длительные командировки в страны Юго-Восточной Азии и работать там в советских посольствах. Через пару лет у Бармина родилась еще одна дочка, Верочка, и карьерный дипломат на пороге сорокалетия почувствовал себя абсолютно счастливым. Растил Верочку, обожал молодую жену Катерину, помогал старшей дочери Лёле…Былая «аморалка» давно забылась, карьера шла в гору. Но, как оказалось, счастье – мимолетная гостья даже у мидовских ответственных работников. Верочка как-то незаметно выросла, вышла замуж за француза, благо времена уже были не столь суровые, и укатила с ним за границу. Там она родила дочку Надин и зажила взрослой самостоятельной жизнью. Вскоре после ее отъезда умерла любимая жена Бармина Катя, и старик остался в своей просторной квартире в центре Москвы совсем один.