Танго втроем
Шрифт:
Я требовала от нее слишком многого. Старалась убедить, что необходимо преодолевать собственную слабость. А сама что? Моя жизнь распадается на кусочки, и не из-за тяжелых травм, полученных в автомобильной аварии, а скорее потому, что я не в состоянии внутренне собраться, прийти к гармонии с самой собой. Уцепилась за одну-единственную мысль: вот придет она ко мне, и все мои проблемы сами собой решатся. И что мое «Быть или не быть?», как стрелка компаса, отклонится в сторону «быть»…
Каким же потрясением был для меня тот момент, когда я заметила свет в ее окне… По накалу эмоций это было сродни выигрышу в лотерею. Я так резко затормозила,
Наутро, ни свет ни заря, я опять приехала к ее дому, но вела себя более осмотрительно. Машину припарковала в соседнем переулке и затаилась за углом, под защитой фонарного столба. Примерно через час я увидела, как она выходит из дома. Эльжбета была одета во все черное, платок, туго завязанный под подбородком, тоже был черным, на лице были такие же очки. Эти очки мне были уже знакомы. Сохраняя дистанцию, я ринулась за ней и с удивлением проследила, как она вошла в костел. Переждав немного, я тоже зашла в костел. Спустя какое-то время, поискав ее глазами, заметила, что она стоит возле исповедальни. Неужели пришла на исповедь? В голове сами собой всплыли слова: «Всю жизнь грешила, мой отец. Была великой блудницей, лгала, много лет была актрисой и всех прельщала…» Я была чуть ли не в полной уверенности, что в тот момент она произносила именно эти слова. Ну конечно, не явилась на премьеру, потому что ей это стало не нужно. У нее был свой театр, а со Зрителем в этом театре не шла ни в какое сравнение вся публика целого мира… Я смотрела, как она причащается, молится, потом встает с колен и идет к выходу. Из костела я выскочила первой и стояла на площади чуть в отдалении. Площадь была пустынна, она не могла меня не заметить. Эльжбета чуть помедлила на верхней ступеньке.
– Ты все никак не оставишь меня в покое? – враждебно спросила она.
Я молча покрутила головой. Эльжбета спустилась и зашагала по тротуару. Я засеменила рядом с ней.
– Тебе обязательно надо знать, почему я не пришла на премьеру?
– Уже нет, – коротко бросила я.
Она повернула ко мне голову, но ее глаз мне не было видно – их скрывали очки.
– Чего же ты хочешь от меня?
– Произошло что-то такое… Я утратила способность играть… Мне трудно выстраивать новую роль, потому что я не сыграла Арманду с тобой… Она не дает мне покоя…
– Да ведь премьера состоялась.
– Только я в ней не участвовала.
– Как это?
– Прочитала свой текст, и все. Но роль не сыграла. И… боюсь соглашаться на новую. Играю в повторных спектаклях и умираю от страха перед новой ролью… Об этом пока еще никто не знает… кроме меня и – теперь – тебя…
Она снова посмотрела на меня, и я опять не увидела ее глаз.
– Кто копает яму другому, сам в нее попадет, – сурово сказала она.
– Никому я не собиралась копать яму.
– Неужели? Ты в этом уверена? Ну да, заявилась ко мне по доброте душевной, а я по доброте душевной тебя приняла?
Она ускорила шаг, а я, стараясь не отстать, чуть ли не бежала за ней.
– Я только за себя могу говорить.
– Ага, и сердечко у тебя доброе?
– Думаю, да.
Она резко остановилась посреди тротуара, обернулась ко мне и сняла черные очки. У нее было злое, напряженное лицо, которое я почти не узнавала.
– Ты так ничего и не поняла?! Что нельзя являться к брошенной жене, с мужем которой ты спишь в одной постели?! Я впустила тебя, потому что мне было интересно посмотреть на ту, которую он каждую ночь обнимает. Даже согласилась выйти на сцену, и все ради того, чтоб полюбоваться на вас
«Да, другая, – подумала я, – теперь ты Мадлена, которая ходит в костел, потому что „видит дьявола и боится его“».
– Ты что на меня так смотришь? – спросила она подозрительно.
– Ты ведь хотела, чтобы репетиции не кончались… чтобы они продолжались… Ты присвоила себе роль Мадлены, отождествила себя с ней… В чьих грехах ты признавалась сегодня исповеднику?
– Но-но, полегче, – зашипела она. – Не забывай, что один раз ты уже схлопотала от меня по лицу.
– Можешь снова меня ударить, – сказала я с равнодушным видом.
Она пристально взглянула на меня, потом надела очки и пошла вперед, но уже не таким быстрым шагом. Мы шагали рядом, на сей раз в полном молчании, пока не добрались до ее дома. У калитки она приостановилась, как будто в сомнениях.
– Ну, входи уже, – наконец сказала она со вздохом. Все повторилось, как в последний раз: Эльжбета внесла поднос, на котором стояли две чашки и сахарница. Мы с ней снова пили чай, но после всего случившегося уже не были прежними. Не знаю, что она думала обо мне. А я размышляла о том, что, придя к ней в тот, первый раз, я совершила страшную ошибку. Поманила ее миражом, который мог оказаться опасным для человека, увязшего в жизненной пустоте. Теперь у нас с ней возникла одна и та же проблема: я всячески старалась избавиться от этого призрака, а она – остаться с ним как можно дольше, но и в моем, и в ее случае в этом было что-то противоестественное, болезненное.
Я беспомощно оглянулась на девочку с белой голубкой, изображенную на картине, будто искала у нее поддержки. Потом собралась с силами, чтобы задать Эльжбете давно мучивший меня вопрос:
– Ты не пришла на премьеру, потому что прочитала в журнале то интервью?
– Какое интервью? – Ее удивление было неподдельным, скорее всего, она не притворялась.
– Разве ты не читала нашего с Зигмундом интервью в одном журнальчике? Номер вышел за день до премьеры… ну, той, что отменили…
Она смотрела на меня широко открытыми глазами:
– В каком еще журнале?
– Забыла название. – Название действительно вылетело у меня из головы. Я была так взволнована, что, наверно, с трудом вспомнила бы сейчас свои имя и фамилию. – В одном из этих глянцевых…
– Ну, не читала, и что? – спросила она. – Что в нем было такого, чтобы мне из-за этого не прийти на премьеру?
– Скажу, если ты ответишь, почему не пришла, – сказала я с полуулыбкой.
Она тоже загадочно улыбнулась:
– Я тебе уже все объяснила. А не явилась на премьеру, потому что пришла к выводу, что член Зигмунда меня больше не интересует.
Голова у меня вдруг пошла кругом, руки затряслись так, что я едва могла удержать чашку в ладони. Пришлось поставить ее на блюдечко.
– Чего ты так разволновалась? Я пыталась тебе объяснить, но, как видно, ты мне не поверила. Ну и получи, раз хотела…
– Я не хотела, не хотела! – вскинулась я.
Проигнорировав мой приступ возмущения, она продолжила:
– После его ухода у меня крыша поехала… я все время сокрушалась, что нет мужских штанов в доме, что нет его бритвы в ванной… Чуть не спятила по-на сто ящему. Прямо как наша такса, которая, до того как сдохнуть от старости, каждый раз открывала дверь в ванную и, вытащив из корзины с грязным бельем штаны Зигмунда, измусоливала их и выгрызала ширинку – все дело было в его запахе… Я тоже тосковала по запаху самца… Хотя бы еще разочек приблизиться к нему… Вот и приблизилась, не имея другой возможности, на сцене… И что из этого вышло?..