Танго втроем
Шрифт:
– А я тебе их и отдал – ты разве не помнишь?
– Да, отдал, а себе сделал дубликаты. Черт, давно надо было замки поменять! Вот что значит – нет мужчины в доме. Настоящего мужчины. Не такого, как ты!
– Опять ты за старое?
– Правда глаза колет? От тебя никогда никакого толку! В постели ты – ноль…
– Ну-ну, это только ты на меня так действуешь. С тобой трахаться – все равно что со змеей подколодной, на любителя ты.
– Что же ты тогда ко мне притащился опять? Только и приходишь, когда что-нибудь нужно. Ничего больше от меня не получишь.
– Ой какая бедная овечка! Ты, Оленька, что-то путаешь. Не мне, а
– Отдай мои ключи и проваливай, видеть тебя не могу!
– Ключи? Ключи-то я как раз тебе не отдам. Зачем тебе два комплекта?
– Чтобы ты ко мне не шлялся.
– Не волнуйся. Я к тебе больше не приду. А твои ключи я на обратном пути выброшу в Неву. После того, что я сделаю сегодня, мне они больше не понадобятся.
– Что же ты такое особенное сегодня сделаешь? В постели ты ни на что особенное не способен.
– Опять ты за свое?
– Да я с тобой в постель и не лягу, можешь не сомневаться.
– Господи, как ты вульгарна! Как банально ты мыслишь! Ничего, кроме постели, тебе и в голову не приходит!
– И поручений твоих выполнять больше не буду! Знала бы, никогда с тобой не связалась.
– Но-но, ты это делала не бесплатно, получила от меня достаточно.
– И еще получу! Не надейся, что забуду! Все из тебя вытрясу!
– Слушай, ты мне надоела. Ты – жадная, глупая, мерзкая сука. От таких, как ты, надо избавляться как можно скорее.
– Ты что, сдурел? Ты что так на меня смотришь! А ну, выметайся немедленно, подонок! Ты что задумал? Я сейчас соседей позову! Милицию!
– Не думаю, вряд ли тебе это удастся.
– Да ты что! Это же нож у тебя!
– Ты думаешь, я не знаю?
– Тебе лечиться надо, ты же просто больной!
– Прекратить? Самое интересное только начинается. Ты не представляешь, какой подарок я для тебя приготовил.
– Какой еще подарок? Уйди из моего дома – вот и весь подарок.
– Нет, ты не представляешь, о чем говоришь. Я подарю тебе то, о чем в глубине души мечтает каждый человек. Я подарю тебе смерть!
– Да ты совсем сбрендил!
– Она будет прекрасной. Я буду ловить последние искры жизни в твоих глазах…
– Слушай, пошутили и ладно, хорошего понемножку. Мне твоя клоунада надоела, убирайся к черту!
– Неужели ты до сих пор веришь, что это шутка?
– Ну, перестань. Я прошу тебя. Ну, я зря наговорила тебе всякого. Ты обиделся? Ну, извини. Только не смотри на меня так. Мне страшно. Ну все, мы квиты. Я тебя обидела, ты меня напугал, а теперь разойдемся. У тебя очень нехороший взгляд. Я боюсь.
– Страх – хорошо. Но выше страха – благодарность. Чуть позже, когда лезвие ножа войдет под кожу – вот здесь, где бьется эта голубоватая жилка, – ты ее, конечно, не видишь, но это неважно, – тогда ты успокоишься, перестанешь бояться и почувствуешь благодарность за тот подарок, что я тебе сделал.
– Господи, ты не шутишь! Пусти меня, ой!
– Я не шутил никогда. Ты же знаешь, это не в моем характере.
– За что ты?..
– Не волнуйся, я уже не чувствую к тебе никакого зла. Наоборот, просто я хочу обезопасить себя, просто так нужно.
– Что я тебе сделала?
– Ты
– Умоляю тебя! Я никогда ни чем…
– Конечно, никогда и ни о чем. Именно об этом я сейчас позабочусь.
– Не надо! Я сделаю все, что ты хочешь, все… ах!
– Стерва! Кусаться еще вздумала! Ну вот, все испортила, могло быть так прекрасно, а теперь…
– Чтоб ты сдох, подонок! Ненавижу, ненавижу, ненави…
– Прости меня, дорогая Оленька.
– А-а-х-х!
Он отстранился, чтобы кровь не залила одежду, опустил обмякшее тело Ольги на ковер, заглянул в ее тускнеющие глаза и ровно ничего там не увидел, кроме своего отражения. Затем он осторожно вынул нож из раны, прошел на кухню, вымыл его под краном. Потом кухонным полотенцем протер кран, дверные ручки и книжную полку, к которой прикасался, пока ждал Ольгу. С этой же полки он взял книгу, когда-то оставленную здесь. Затем последний раз взглянул на мертвую женщину, попрощался с ней, открыл входную дверь рукой, обернутой носовым платком, вышел и запер ее за собой. На лестнице он, к счастью, никого не встретил, он вообще был везучим человеком.
Хотя везенье это было относительное. Действительно, везучим его можно было бы назвать, если бы в доме напротив не жил человек с несколько необычным хобби. Одни люди собирают марки, другие – пустые винные бутылки, третьи – спортивные автомобили; одни люди увлекаются бальными танцами, другие – ориентированием на местности.
Валерий Афанасьевич Бруталов наблюдал в подзорную трубу за своими соседями, а в особенности – за соседками. Ольга Головко была женщина молодая, интересная, поэтому за ней Валерий Афанасьевич наблюдал особенно часто и охотно. И можете себе представить его разочарование, когда, настроив свою трубу на Ольгино окно, вместо какой-нибудь пикантной сцены, он увидел в просвете между занавесками сцену убийства своей очаровательной соседки. Валерий Афанасьевич изрядно огорчился: Ольга была, если можно так выразиться, его излюбленной моделью, и лишиться ее было неприятно. Но потом ему пришла в голову мысль, что эта, в каком-то смысле моральная потеря, может быть скрашена солидной материальной компенсацией. Дело в том, что Бруталов сумел рассмотреть второго участника неприятной сцены в квартире Ольги. Этого мужчину ему уже приходилось видеть в свою подзорную трубу, – конечно, в более приятные моменты. Ну что ж, – подумал коллекционер светлых женских образов, – вам нравиться убивать женщин? Ваше право, но за удовольствие надо платить.
При этой мысли Валерий Афанасьевич заволновался. Волнуясь, он бледнел. Известно, что Александр Македонский брал в свою армию только тех, кто, волнуясь, краснел, считая, что только из таких людей могут получиться хорошие воины. Бруталов не собирался поступать в какую-то ни было армию, и мнение покойного Александра его не интересовало. Волнуясь, он бледнел, и на его запястье отчетливым белым полумесяцем проступал короткий шрам. Шрам он заработал в детстве, порезавшись о гвоздь в заборе, когда удирал от хозяина яблоневого сада, но, когда его спрашивали о происхождении этого шрама знакомые дамы, он делал загадочное лицо и говорил томным голосом, что это след давней трагической любви и не надо больше говорить на эту тему. В дамах это, как правило, вызывало сочувствие и любопытство.