Танго втроем
Шрифт:
На шестом этаже делали ремонт, комнаты пока пустовали. Снизу доносилась музыка, приглушенная и искаженная стенами. Алик стал танцевать под эту музыку, смешно переваливаясь и хлопая крыльями. Стараясь, чтобы мой голос не дрожал, я сказала ему, как могла, спокойно:
– Алик, перестань танцевать. Мы должны поговорить.
– Должны, – прогнусавил пингвин и, обняв меня левым крылом за талию, закружил по комнате.
– Алик, не надо. – Я пыталась высвободиться, но он не выпускал меня из объятий. – Послушай, я хотела…
– Ты догадалась? – вопросительно прогнусавил пингвин, кружа меня по комнате
– Оставь меня! У меня кружится голова!
Он резко остановился, прижав меня к стене. Белая пингвинья маска с маленькими черными глазками и крючковатым носом оказалась близко-близко к моему лицу. Мне было так страшно и так кружилась голова от его безумного танца, что если бы не стена за мной, я бы, наверное, упала.
– Так когда же ты обо всем догадалась? – переспросил пингвин свистящим шепотом. – После Ларисы?
– Нет, – с трудом выдавила я, – позже…
– После шофера?
– Нет, еще позже… я долго не могла поверить, хотя все, казалось бы, сводилось к тебе…
– Почему же ты не верила?
– Потому что ты… нравился мне, – сказала я совершенно неожиданно для себя и поняла, что это было правдой.
– Нравился? – вскрикнул он злым гнусавым голосом, отшатнувшись от меня, отскочив на середину комнаты. – Нравился? Этот жирный тюфяк, это слизняк, это ничтожество?
«Господи, – подумала я в ужасе, – да он же совершенно сумасшедший, он заговаривается. И сейчас он убьет меня так, как убивал всех, и никто меня не услышит! Даже если я захочу позвать на помощь, я не смогу этого сделать – от страха у меня в горле все сковало льдом!»
– Никто не услышит тебя, – прогнусавил пингвин, как будто прочитал мои мысли, – они веселятся там внизу, им не до нас. Музыка так гремит, что они не услышали бы даже крики грешников в аду…
– В аду, – откликнулась я тихо-тихо, но он услышал, – если есть ад, то это – самое подходящее для тебя место, если его нет – специально для тебя его создадут.
– Что ты в этом понимаешь? Ад внутри меня!
– В какую дурацкую игру мы играем? – опомнилась я. – Повторяем друг за другом бессмысленные фразы, пойдем лучше вниз, уже поздно.
– Да, ты права, хватит играть в дурацкие игры, – прогнусавил пингвин, и в его руке блеснуло узкое длинное лезвие.
Я ахнула и рванулась к двери, но он с неожиданным проворством бросившись наперерез, преградил мне дорогу.
– Не думаешь ли ты, что от меня так легко убежать?
– Выпусти меня, Алик. Я не сделала тебе ничего плохого. Те люди, которых ты… они действительно унижали тебя, мучили, причиняли боль, но я… Там внизу, это было просто от неожиданности. Больше я не скажу тебе ни одного грубого слова, не сделаю ничего плохого!
– Ничего плохого, – повторил он эхом и схватил меня за плечо.
Я попыталась вырваться, но его рука сжимала меня как клешами. Белая маска склонилась надо мной, я слышала его свистящее дыхание.
– Хватит играть в дурацкие игры, – повторил он мои слова, – настало время для самой прекрасной, для самой упоительной игры на свете, – и с этими словами он дотронулся холодным лезвием ножа до моей шеи.
Я взвизгнула и снова попробовала вырваться из его рук, но эти попытки едва не стоили мне жизни – рванувшись,
– Видишь, ты сама хочешь умереть. Смерть – это неосознанное желание каждого человека. Признайся в этом себе и ты примешь ее с радостью.
– Отпусти меня, ублюдок, – прошептала я с ненавистью.
– Нет, ты сама не знаешь, о чем просишь. Послушай меня, я расскажу, что будет дальше, – с этими словами он слегка провел ножом по моей шее. – Сейчас лезвие нежно погрузится в твою плоть. Видишь – вот здесь бьется голубоватая жилка, – хотя нет, ты, конечно, не видишь ее, – лезвие перережет ее, и темно-алая кровь хлынет фонтаном, заливая все вокруг, окрашивая все багряным цветом смерти. Я буду смотреть в твои глаза – они какое-то время еще будут живыми, в них будет светиться сознание… и ты поймешь меня в эти краткие прекрасные мгновения, ты поймешь, какой царский подарок…
В это мгновение я изловчилась и ударила его по лицу. Я не могла вырваться, но на то, чтобы съездить ему по морде, пока этот выродок расслабился и пел соловьем, сил у меня хватило.
Он отшатнулся.
– Ты все испортила, такие прекрасные мгновения. Я ненавижу тебя.
Видимо, ударив, я сбила с его носа прищепку, изменявшую голос и теперь он говорил своим собственным голосом. Голосом Максима.
Я была поражена, но этот голос я узнала бы из миллиона других голосов. Пелена спала с моих глаз. Мир перевернулся, только не с ног на голову, а наоборот, все наконец встало на свои места. Я вспомнила все недомолвки, все странности в поведении Максима, как он буквально преследовал меня и требовал встречи, а сам прятался и не хотел, чтобы нас видели вместе, а я, дура, думала, что он боится журналистов. Эти полупустые рестораны, подозрительная квартира, ведь я абсолютно его не интересовала, но зачем же, зачем…. Что-то внутри меня уже давно знало правду. Я не хотела знать эту правду, поэтому заглушала свой внутренний голос, но именно поэтому я не хотела встреч с Максимом и близости с ним.
– Максим, – сказала я устало, – зачем все это? Что тебе сделали все эти люди? Что тебе сделала я? Или у вас в Москве теперь так развлекаются?
Он отступил на шаг, отпустил руку, сжимавшую нож, и, воспользовавшись этим, я бросилась к двери. Видимо, разоблачение на какой-то миг выбило его из колеи, но на этот раз я успела выскочить в коридор.
Однако далеко убежать я не смогла: он нагнал меня, схватил за волосы и резким рывком развернул к себе. В который уже раз за эти страшные минуты я увидела близко-близко белую маску пингвина, маленькие черные глазки, крючковатый нос… А еще говорят, что пингвины – безобидные, добродушные, симпатичные птицы…
– Ты спрашиваешь – зачем все это, – прошептал он свистящим шепотом, – затем, что все вокруг пропитано ненавистью и предательством! Этот Подрезов, всеобщий любимец, рубаха-парень… Он крутился вокруг меня – ах, сделаем передачу, ах, портрет нашего современника, ах, чего добиваются питерцы! Вынюхивал, выспрашивал, собирал материалы, – ты думаешь, из любви к правде, из журналистского долга? Думаешь, ему было дело до природы, до детей? Он хотел раскрыть глаза телезрителям на махинации вокруг экологических проектов? Да он просто хотел на этом заработать, как и все вокруг!