Танки повернули на запад
Шрифт:
С кухни доносится шум примуса: хозяйка кипятит чай. Не хотят слушать моих извинений, расспрашивают о сыне. А когда я попробовал заикнуться, что завтра переедем в гостиницу, хозяин помрачнел:
— Конечно, товарищ генерал, в гостинице комфорту больше.
Не уехали мы назавтра в гостиницу. Так и остались в тесной квартирке на Сущевке. Но радушие хозяев не могло скрыть от нас их бедности.
В следующую ночь нас вызвали в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны.
За Спасскими
— Направо… Прямо… Направо…
Идем по широкому коридору. Паркет отражает сверкающие люстры. Одинокие фигуры маячат у зашторенных окон.
В буфете встречаемся с командующими и членами Военных советов еще двух танковых армий.
Никому не известно, зачем мы вызваны. Командующий БТМВ федоренко успокаивает:
— Ничего худого не может быть. Чтобы только отругать, с фронта не вызывают.
Перед дверью кабинета короткое замешательство. Кому входить первым, как докладывать?
Дверь открывается изнутри. На пороге Сталин.
— Заходите, товарищи.
Здоровается с каждым, показывает места за столом.
Без всяких предисловий Сталин переходит к сути дела. Существует мнение двух командующих фронтами (он не называет фамилий): надо облегчить танковые соединения, освободить их от тылов, от госпиталей, поставить на обеспечение к общевойсковым армиям; не связанные тылами танки будут мобильнее в рейдах. Наступает время глубоких длительных рейдов, и ГКО хочет знать нашу точку зрения.
Сталин медленно ходит по кабинету. Коротким жестом отсекает фразы.
— Ваше мнение, товарищи генералы?
Мы молчим. Не потому, что не знаем. На лицах генералов я читаю недоумение. Но все молчат. Минута, другая. Слышны только мягкие шаги Сталина.
Почему мы молчим, почему не решаемся сказать, что думаем? Неужели из-за боязни разойтись с еще не известным нам мнением Сталина?
Я решаюсь. Сидящий рядом Ворошилов удовлетворенно вздыхает:
— Дорог почин.
С чего бы начать? Как приступить? Но подходящее начало не подвертывается.
— Нельзя лишать танковые армии тылов, — говорю я. — Ни в коем случае нельзя. Наоборот, надо усилить тылы, увеличить прежде всего число хирургических госпиталей и госпиталей для легкораненых. Чтобы танковые армии не теряли свои кадры… Без подвоза, без службы тыла танковые рейды немыслимы. Общевойсковая армия, а тем более ее тылы не угонятся за танками.
Я пробил плотину молчания. Выступают остальные. Речь об одном — об усилении тылов. Нужен армейский автомобильный полк, нужен батальон подвоза горючего.
Сталин подходит к каждому говорящему. Пристально, не моргая, смотрит в глаза.
— Какие еще нужды?
Катуков просит дать танковым армиям несколько артиллерийских дивизионов. Садится и, вспомнив, встает
— Необходим дорожно-восстановительный батальон. Аппетит приходит во время еды. Кто-то из командующих вслух мечтает об увеличении количества единиц в бригаде до ста.
— Нельзя, — отвечает Сталин. — Наша промышленность делает все возможное. Пока придется довольствоваться прежним числом машин в бригаде. А что до остального, дадим. Артиллерию дадим, автомобили дадим, инженерные части дадим, госпитали дадим.
Мы облегченно улыбаемся.
— Идея ликвидации тылов в танковых армиях единодушно отвергается, — Сталин оглядывает членов ГКО. — Не ослаблять танковые тылы, а усиливать их — такова сегодняшняя задача.
Без паузы переходит к следующему вопросу. Танковые армии впервые действуют в наших вооруженных силах. Они приобрели первый опыт наступательных операций. На основании его надо разработать инструкцию об использовании танковых армий в наступлении.
— Этим, товарищи генералы, вы займетесь, не выезжая из Москвы. Задержитесь на несколько дней. Как только инструкция будет готова, товарищ Федоренко доложит ее ГКО. Все.
Прямо из Кремля ночью едем в ЦК. Здесь, за стаканом чая, в товарищеской обстановке мы выкладываем все наши просьбы, сомнения и жалобы.
Подняты плотные шторы. За окном хмурое октябрьское утро с навалившимися на землю тяжелыми тучами.
Цекисты показывают свежие иллюстрированные журналы, предназначенные для немецких войск, и на прощание дарят нам новые автоматы, которые стали изготовлять на московских заводах. Мы отправляемся в Главное управление БТМВ.
Почти все время я провожу в БТМВ, Главном управлении кадров и ПУРе.
Когда выдается свободный час, брожу по улицам. Однажды случайно попадаю на рынок.
Мы, конечно, слышали о дороговизне в тылу. Но — 80 рублей кило картошки, 30 — одно яйцо… Такое не умещалось в сознании, никак не вязалось со скромным заработком нашего хозяина на Сущевке.
Я медленно шел между деревянными столами. Мальчуган лет семи ползал по земле, собирая в сумку капустные листья. Старуха промокала тряпочкой капли молока на темных досках прилавка и отжимала эти капли в банку. Инвалид предложил мне пакетик с сахарином…
Армия одержала первые великие победы. Эти победы избавили народ от угрозы порабощения, позволили свободнее вздохнуть. Но жизнь в тылу еще не стала легче, голод не разжимал свою костлявую руку.
Как и всякий на фронте, я мечтал побывать в тылу. Теперь я шагал по московским улицам и хотел одного — скорее в Сумы, скорее на фронт.
Работа наша подходила к концу, задание ГКО было выполнено. Предстояло еще с кем-то поговорить, кого-то увидеть. Но прав был Катуков: всех дел не переделаешь.