Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом
Шрифт:
Большое начальство любит, когда в сводках мелькает название «танковая бригада». Звучит неплохо. Мощь, броня, натиск и так далее. Не то что какой-то пехотный полк, плетущийся в грязи. Забывают только о том, что танковая бригада — это не сплошная лавина бронированных машин, а механизированное подразделение.
Основной ударной силой бригады являются три танковых батальона, объединенных в танковый полк. Кроме того, в штате бригады имеется разведка, пехота, артиллерия, сотня-две автомашин, тыловые подразделения. Количество личного состава впечатляет, оно может составлять и три,
Так получилось и с нашей бригадой, понесшей после боев под Чертковом значительные потери. Но бригада, хоть и с незначительным количеством машин, продолжала числиться во всех списках. А если числится, то обязана двигаться вперед и выполнять приказы. Жаловаться и просить дополнительные машины в условиях наступления — бесполезно.
Кроме новой должности, я получил задачу, важность которой хорошо понимал, собрать поврежденную технику и сколотить хотя бы одну танковую роту, а это значило многое. Трудность заключалась не только в том, что подбитые танки, автомашины с заклинившими двигателями и прочая техника завязли в добротном черноземе на участке окружностью километров десять.
Мы вступили на землю, которая именовалась Западной Украиной. Здесь нас не слишком ждали, и националистические боевые организации уже с первых дней готовились наносить удары в спину. Ладно, черт с ней, с политикой! Но можно было не сомневаться, что оставленную без присмотра технику быстро растащат по хуторам даже простые крестьяне. В хозяйстве все пригодится!
— Здесь минимум восемь-десять танков, которые можно восстановить своими силами, — тряс меня за ворот засаленной телогрейки майор Плотник, когда мы расставались. — Целая рота! Стаскивай все на сухое место, обеспечь охрану, а ремонтники свое дело знают.
Одобрение выразил тогда даже замполит Гаценко. Призвал проявлять бдительность, вести разъяснительную работу среди местного населения и ни разу не напомнил мне о штрафном прошлом. Петр Назарович Плотник обнял на прощание, пообещал, что скоро встретимся и без награды я не останусь.
— Станешь Героем Соцтруда, заодно и отдохнешь, — по-своему подбодрил меня комбат-3 Успенский.
В ответ я бесцеремонно подтолкнул его к моему танку, с дырой на месте курсового пулемета и несколькими вмятинами на броне.
— Твоя машина, видать, тылы защищала. Таких отметин наверняка не получила.
— Не забывайся, Волков! С комбатом разговариваешь.
— Ага! И еще с маньчжурским сидельцем. Ладно, кати вперед, Фатеич.
У меня были основания поддеть берегущего свою жизнь бывшего однополчанина. Он смело пустил на самоходки подчиненных. После попаданий снарядов «восемь-восемь» мало кто из экипажей остается в живых. Выбивая «артштурмы» и дальнобойные «веспе», погибли две трети его батальона.
Зампотех батальона, старший лейтенант Никита Манохин — из бывших инженеров. Парень энергичный и распорядительный. Вместе с ним наши батальонные технари, десятка полтора специалистов из ремонтной роты. У нас имеются два тягача, автокран, генератор, электросварка. В моем распоряжении также экипажи подбитых танков, несколько артиллеристов, шоферов и ездовые с небольшим табунком обессиленных и раненых лошадей.
Кто я теперь? Завхоз,
Короткое совещание. Прежде всего по периметру надо расставить посты и выбрать место, куда будем стаскивать технику. Место определили быстро. Тополевая гряда длиной с километр возвышается словно островок над озерами грязи, мутной талой воды и утонувшими проселочными дорогами. Здесь будет наша ремонтная база и одновременно линия обороны, если придется отбиваться. Деревья, низины, вырытые окопы помогают частично укрыть технику и людей.
Завхоз из меня неважный. Хватаюсь за одно, другое, раздаю приказы, которые позже приходится отменять. Тратим часа два, чтобы вытащить «тридцатьчетверку», утонувшую в грязи. Тросы рвутся один за другим. Обрывок бьет подвернувшегося некстати парнишку. Результат: два перебитых ребра и кровоточащая рана через весь бок. За танк взялись потому, что он находится ближе всех к «острову», исправно оружие, цел и лишь слегка контужен экипаж. Задумка была — быстро вытащить, и вот она, первая огневая точка. Не получилось.
Зато вытянули легкий танк Т-80 и две полуторки. Ездовые докладывают, что большинство лошадей выживут, нужно только организовать овес, а одного жеребца пришлось прирезать. Рана тяжелая, не вылечить. Кроме того, это запас мяса на четыре десятка человек. Насчет продовольствия, как часто случается, начальство забыло. Спешка. А может, решили, что в тылу проживем на подножном корму.
Но Чертков и его окрестности еще не тыл. Среди ночи, километрах в трех от нас, вспыхивает ожесточенная стрельба. Бьют из пушек, вдалеке ревут моторы, проносятся трассирующие очереди. Наверняка прорывается из Каменец-Подольского еще одна группа немцев. Остаток ночи не спим, ждем возможного появления фрицев на нашем участке. На рассвете засыпаем, а вскоре происходит первое неприятное происшествие.
Водитель покинул ЗИС-5 и перебрался к своему приятелю, в другую застрявшую машину. Хорошо выпили, благополучно проспали обстрел, а наутро оказалось, что машину обчистили. Неизвестные забрали из кузова два ящика ботинок, рулон портяночного материала, инструмент и прокололи все шесть шин. Бандеровцы? Они бы сожгли грузовик, да и обстреляли соседний, где дрыхли приятели. В общем, нам дали понять, что теплой встречи ждать не приходится.
Водителя-ефрейтора отчитываю и приказываю привести в порядок колеса. Задание почти невыполнимое, он просто не в состоянии установить в грязи домкрат. Просит помощников, но для других ребят дел хватает, и я приказываю работать в одиночку.
— Заснешь, пеняй на себя, — предупреждаю похмельного ефрейтора. — Выкручивайся как хочешь, но чтобы к вечеру машина была на ходу.
Ездовые с утра напоминают насчет овса для лошадей. Я рассматриваю измученных, отощавших коняг, с потертыми холками и ранами от осколков. Раны уже обработаны какой-то вонючей мазью.
Ездовые, трое пожилых мужиков (лет под сорок каждому) и паренек, признанный негодным к строевой службе, вопросительно смотрят на меня.
— Ладно, что-нибудь решим!