Танкист
Шрифт:
Ни одной вражеской машины Пашке подбить не удалось — другие опередили. Зато пехоты немецкой покосил не один десяток, стреляя осколочно-фугасными снарядами по немецким цепям.
Не выдержали немцы отпора, хоть и оголтело лезли. И то сказать — не 41-й год. У нашей пехоты вдосталь автоматов появилось, пулемётов, и патронов к ним хватало.
Бой стих, и самоходки отошли назад. Почти сразу же комбат передал по рации, что полевая кухня подъехала, обед привезли.
Заряжающий Василий, собрав котелки у экипажа, сбегал на кухню и доставил к самоходке харчи.
Обед сегодня неплохой получился: рыбный суп, пюре картофельное с тушёнкой, вместо опостылевшей всем каши, да жиденький кисель — уж и вовсе редкость. В большинстве своём чай давали, отдающий прелым сеном.
После обеда экипаж закурил, скрутив «козьи ножки» из обрывков газеты. Павел же решил отойти к ручейку — котелок с ложкой ополоснуть. Но едва он успел зайти за самоходку, как услышал свист мины.
Он успел упасть на землю и прикрыть голову руками — вроде это помогает.
Мина взорвалась в полутора десятке шагов от него, по ноге ударило осколком, и она сразу занемела. Пашка хотел встать, однако нога не слушалась.
Парни из экипажа уже бежали к своему командиру. Из них никого не задело — самоходка от осколков прикрыла. А у Павла уже брючина комбинезона кровью набухла.
Его перевязали индивидуальным перевязочным пакетом прямо поверх комбинезона, подняли на руки и заторопились в полевой медпункт.
Врач разрезал штанину с бинтом и коротко бросил:
— В госпиталь надо, оперировать. Осколок глубоко вошёл, ранение слепое.
Вот обидно! Бой прошёл без потерь в батарее, а единственной шальной миной ранило.
Павел просился, чтобы его оставили на медпункте, не хотел полк покидать, но врач был непреклонен.
— А если гангрена начнётся? У тебя ранение в бедро, ногу по самые… отрежут.
Пашка испугался: не хотелось ногу терять, инвалидом становиться. Видел он уже безногих, раскатывающих на самодельных деревянных колясках, у которых вместо колёс подшипники стояли. Когда едет, за квартал слышно.
Пашку отвезли в госпиталь грузовиком. Там его осмотрели, прооперировали под местной анестезией — всё равно было больно. Он только зубами скрипел, но молчал. А после в палату отвезли на каталке, хотя Пашка порывался встать и дойти сам.
Он лёг на белые простыни, на каких не лежал уже с год, укрылся одеялом и провалился в сон.
А дальше — перевязки каждый день и трёп с ранбольными, как называл их персонал. И обязательно каждый день в двенадцать часов все ходячие собирались у репродуктора — послушать сводки Совинформбюро. Интересно было узнать о положении на фронтах. Их Первый Белорусский фронт упоминался в сводках почти ежедневно. И как не упоминать, когда с октября 1944 года фронтом командовал сам Георгий Константинович Жуков, прославленный полководец.
О Втором фронте много говорили, потому как реальных успехов у союзников не видели. Да, машины, танки и самолёты в Красную армию союзники, конечно, поставляли. Неуклюжие «Валентайны» и «Генерал Шерман» Павел сам видел, а консервированную колбасу или яичницу из американского
В госпитале Павел лежал уже не в первый раз. Первое время он отсыпался — всё-таки хорошо не подниматься по тревоге. В госпитале тепло, бельё чистое, кормят вовремя. А на фронте иногда бывало по три дня ничего не ели. Кухня то от наступающих войск отстанет, то под бомбёжку попадёт. И потому употребляли в пищу что придётся, зачастую перебиваясь трофеями, которые находили у немцев в блиндажах.
В госпитале Пашку беспокоило одно — он хотел после выписки в свой полк попасть. А с этим были проблемы.
У немцев возвращение после госпиталя или отпуска — даже после болезни — было чётко отлажено. Военнослужащий всегда возвращался в свою часть, свою батарею, свою роту, свой экипаж, поскольку боевую слаженность в расчёте или экипаже немцы ценили. Ведь члены того же танкового экипажа иногда понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.
В Красной армии порядки были другие. После госпиталя можно было не то что в другой полк или другую часть — даже в другой род войск попасть.
— Самоходчик? Ага, с пушкой знаком. У нас наряд, в артиллерию служить пойдёшь.
Понаслушался Павел в госпитале рассказов раненых о том, кем им только ни приходилось воевать. И в пехоте, и миномётчиком, и ездовым в артиллерийской батарее. Только лётчики служили в ВВС, и то в свою часть, эскадрилью возвращались редко. После госпиталя — в запасной авиаполк, а там уж как повезёт.
Пашка по мере выздоровления даже подумывал сбежать из госпиталя и вернуться в свой полк. Только кто ему скажет, где сейчас его полк? А НКВД и СМЕРШ не дремлют, сцапают без документов, и живо в штрафбат угодишь.
Побоялся Пашка, дождался выписки. Одели его в госпитале в видавшее виды, но чистое пехотное обмундирование: гимнастёрка, галифе, ватник, ушанка и сапоги кирзовые — на два размера больше. Если помнить, что впереди зима — так это и неплохо, можно две пары портянок на ноги для тепла намотать.
Вот только определили Павла в запасной полк в пехоту. Вернее — с ним никто не разговаривал, просто зачитали фамилии по списку.
— Выходи строиться!
Названные бойцы построились в шеренгу. «Покупатель», как называли в запасном полку представителя фронтовых частей, повёл группу на вокзал. И уже на перроне Пашке повезло. Среди многих военных, однообразия армейской одежды мелькнуло знакомое лицо. Комбат!