Танковые рейды

Бабаджанян Амазасп Хачатурович

Светает. Смертельно хочется спать — третьи сутки не смыкаем глаз. Заботливый Н. И. Лебедев советует «прикорнуть по-солдатски» — полчасика.

Где там! Чуть забрезжил рассвет, снова по всему фронту канонада, заурчали танки, двинулись с частями 8-й гвардейской армии на штурм вражеских позиций. Местность благоприятствует противнику в организации обороны — затрудняет наступление крупных танковых масс. Но что делать! Петляя между озерами, вражескими опорными пунктами и узлами сопротивления, наша танковая армия вместе с пехотой продвигается вперед.

Первая гвардейская танковая армия понесла значительные потери в первые же дни Берлинской операции. Мысль, что ввод танковых армий в тактической зоне обороны противника редко целесообразен

и всегда нежелателен, еще раз подтвердилась, хотя и «следует подчеркнуть, — как пишет в своих мемуарах маршал Г. К. Жуков, — значительную роль 1-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта…».

Пример наиболее эффективного использования крупных танковых сил явили действия в той же Берлинской операции 3-й и 4-й гвардейских танковых армий генералов П. С. Рыбалко и Д. Д. Лелюшенко. Совершив блестящий маневр, эти армии 1-го Украинского фронта преодолели за очень короткое время колоссальное расстояние и вышли к Берлину, осадили его с юга и юго-запада.

^{Брошенное немецкое зенитное автоматическое орудие}

Подавив оборону противника на Зееловских высотах, наши войска остановились перед третьей полосой обороны, защищавшей Берлин, — Мюнхеберг, Дидерсдорф. Нелегка была берлинская страда.

Для совместной организации прорыва этого рубежа я с группой офицеров корпуса прибыл на КП 29-го гвардейского стрелкового корпуса к старому знакомому, генералу А. Д. Шеменкову. Штаб его расположился в старинном замке какого-то прусского барона. Здесь все пахло древностью: остроконечные готические крыши, массивные дубовые двери и оконные переплеты, толстые каменные стены замка, старый парк с аллеями и прудами…

Мы остановились в одном из залов замка. Это библиотека: книги в старинных переплетах до потолка. Нам на встречу вышел сухопарый седоватый человек с погонами советского подполковника, представился. Увы, не вспомню сейчас его фамилии. Он объяснил, что библиотеке этой цены нет и он специально прибыл сюда из Ленинграда, чтоб сохранить эти бесценные книги.

Наконец, миновав анфиладу залов, добрались до помещения, где работал штаб стрелкового корпуса.

А. Д. Шеменков сообщил мне, что в сроки, предписанные приказом, в восемь часов утра, начать наступление не сможет и переносит его на девять ноль-ноль.

— Но ведь тогда надо доложить по команде в армию, Чуйкову.

Однако уговоры мои не возымели успеха. Стрелковый корпус готовился начать прорыв только в девять часов. Рано утром появились В. И. Чуйков и М. Е. Катуков.

— Готовы ли войска начать прорыв? — спросил В. И. Чуйков.

А. Д. Шеменков начал было мотивировать, почему он перенес час наступления.

— Как «перенес»?! — вскричал В. И. Чуйков.

Что произошло на КП стрелкового корпуса дальше, я не знаю, потому что М. Е. Катуков сказал мне вполголоса:

— Тебе здесь делать нечего, скорее в войска — приказ должен быть выполнен в срок!

^{На одной из дорог Германии}

Да, приказ есть приказ. И оперативно-тактическое творчество командира не должно входить в противоречие с ним. Такова уже природа военного искусства.

Стремглав примчавшись к себе, дал необходимые команды, и танки из своих пушек прямой наводкой ударили пятью залпами по противнику и ринулись в атаку, разорвав линию обороны. В образовавшуюся прогалину сплошным потоком рванулась лавина наших танков и пехоты 29-го гвардейского стрелкового

корпуса.

Развивая наступление, гвардейские бригады — 44-я танковая полковника И. И. Гусаковского и 27-я мотострелковая полковника К. К. Федоровича — выскочили на кольцо берлинской автострады. Есть берлинская «кольцевая»!

20 апреля пришла телеграмма: «Катукову, Попелю, 1-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично вам поручается организация и исполнение. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу; не позднее 4.00 утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедленно донести для доклада товарищу Сталину и объявления в прессе. Жуков, Телегин» [47] .

47

ЦАМО, ф. 299, оп. 17055, д. 4, л. 235. 286.

^{Мотки колючей проволоки, которую немцы не успели натянуть на своих позициях}

^{Танки принимают бой в лесу}

Двойственное чувство охватило нас, когда мы читали эту телеграмму. С одной стороны, безмерная радость и гордость за то, что именно нам поручается столь почетная задача, с другой — огорчение, что телеграмма как бы узаконивала использование нашей танковой армии как подразделения общевойсковых соединений. Мы не могли не знать, что ждет танковую армию, обреченную на ведение уличных боев, скованную в движениях, уязвимую между громадами зданий, в узких переулках, где из каждой подворотни, из окон и с крыш на танки может быть обрушен гибельный огонь простых бутылок с зажигательной смесью.

Но чувство гордости взяло верх. Шутка сказать — входим в Берлин. 21 апреля совместно с частями 29-го гвардейского стрелкового корпуса мы уже ворвались в пригород германской столицы.

Танки устремляются вперед. Расстояние до заветной цели все сокращается, а борьба становится все ожесточеннее. Узкие берлинские улочки не дают возможности использовать полностью боевые свойства грозных машин. Из окон и с крыш им угрожают не бутылки с горючей смесью, а нечто пострашнее — фаустпатроны.

< image l:href="#"/>

^{Оставленная немецкая позиция с брошенным фаустпатроном}

Гитлеровская клика предпринимала отчаянные усилия, чтобы отсрочить неумолимо надвигавшееся возмездие. В специальном приказе Гитлера немецким вооруженным силам говорилось: «Тот, кто отдаст вам приказ об отходе, подлежит, если вы его не знаете в лицо, немедленному аресту, а в случае необходимости — расстрелу, независимо от его звания».

Я думал в те дни штурма, что вражеские солдаты и офицеры среднего звена обмануты настолько, что не в силах остановиться. Но вот спустя много лет после войны, читая мемуары высших начальников вермахта, я понял, как глубоко было отравлено сознание всех слоев немецкого общества. «Мы стали солдатами, — пишет Г. Гудериан, — для того, чтобы защищать отечество, и для того, чтобы подготовить из нашей молодежи людей честных и способных с оружием в руках оборонять свою страну, и мы охотно выполняли эти свои обязательства. Мы считали, что военная служба является для нас выполнением высокого долга, основанного на любви к своему народу и к своей стране».