Таня Гроттер и колодец Посейдона
Шрифт:
«Нет, конечно, Пуппер мне не нужен, но почему этот дурак Ванька не хочет в магспирантуру? Он что, не понимает, что тогда он будет вынужден покинуть Тибидохс и мы с ним не увидимся целых три года!» – злилась она.
Конечно, знай Таня, что Пуппер уже после того прощального письма прислал ей букет роз и записку, возможно, ей стало бы легче. Однако Жикин, понятное дело, не собирался являться с повинной.
– Гроттерша, а Гроттерша! Чего ты там строчишь? Опять интриги плетешь? – сонно спросила с кровати Пипа.
За последний год дочь Дурневых порядочно вытянулась, приобрела кое-какие магические знания, но
– Завидно? – спросила Таня.
Пипа зевнула, продемонстрировав пасть таких размеров, в которой легко затерялся бы случайно влетевший воробей.
– Не-а, не сильно завидно. Я завтра с Семь-Пень-Дыром встречаюсь. Хотим на Лысую Гору смотаться. Там, говорят, в одном месте отличных фаршированных змей подают.
– Чего это Пень так расщедрился? Нашел горшок с зелеными мозолями? Ты же вроде с Жикиным встречалась? – удивилась Таня.
– С Жикиным-то? Очень мне нужен твой Жикин… Я у него как поезд, сто двадцатый дополнительный. Сиди у моря и жди погоды. Лучше уж с Дыром… Он хотя бы не бабник.
Таня пожала плечами.
– Зато Семь-Пень-Дыр жмот. У Гробыни спроси. Он тебе кофе купит, а потом будет три года пилить и проценты высчитывать.
Пипа хмыкнула.
– Шут с ним, с Дыром, если на то пошло. Скучный он… Вообрази, кто мне вчера сказал, что я хорошо выгляжу? Бульонов!
– Генка?
– Ага! Мялся полчаса, а потом как выпалил, отскочил и смылся куда-то… Вообще-то он ничего, только уж больно застенчивый. Хотя и папуля мой, говорят, застенчивый был… И вообще, Гроттерша, я сейчас буду спать и видеть сладкие сны, а ты слушай зудильник! Если моя мама позвонит – свистни. Она любит иногда по ночам звонить. Не соображает, что тут время другое.
– Тетя Нинель? Я с ней не разговариваю!
– Еще б тебя кто-то просил с ней разговаривать! Моя мамуля – жена повелителя В.А.М.П.И.Р., а ты кто такая? Говорят тебе: меня позови! А разговаривать с мамулей буду я! Мне тут кое-какие вещички понадобились! – сказала Пипа и уткнулась головой в подушку.
– О нет, еще! – пробормотала Таня, покосившись на бастион чемоданов, окружавших кровать Пипы.
Тете Нинели придется нанимать дюжину грузовых купидончиков, которые прилетят в Тибидохс не в духе, едва живые от усталости, и примутся разгневанно пищать, швыряя в окно чемоданы.
Под утро, когда Таня закончила писать, вернулась Гробыня. Склепова так устала, что даже не стала язвить, а только буркнула: «Все кыш! Если кто меня спросит: я умерла!» – и, не раздеваясь, бросилась на кровать.
Решив последовать хорошему примеру, Таня тоже легла и сразу уснула. Ей приснилась самая добрая тетя, которая, нацепив на упиравшегося Гурочку Пуппера ошейник с поводком, бесцеремонно волокла его к Джейн Петушкофф. Джейн, в Танином сне слившаяся со сказочной людоедкой, сидела за столом с красной скатертью и, плотоядно облизываясь, ожидала, пока к ней подведут несчастного Гурия. В руках у мадемуазель Петушкофф были нож и вилка. Таня кинулась было к Гурию на помощь, но неведомая сила отбросила ее в сторону. Она лежала на земле и беспомощно смотрела, как Джейн, ловко орудуя ножом, уплетает Пуппера без масла и без хлеба.
Таня вскочила и, чтобы не видеть этого ужаса, кинулась в лес. Деревья хаотично бежали ей навстречу. Внезапно впереди, на тропинке,
– Эй! Что с тобой такое? Просыпайся давай! – кто-то потряс Таню за плечо.
Она открыла глаза и увидела блестящую хромированную трубу пылесоса, на которой плясало солнце. Окно было распахнуто. Над ней склонился Баб-Ягун.
Таня рывком села на кровати. Сон и реальность никак не хотели поделить ее сознание. Лоб и ладони были мокрые от пота. Пипы и Гробыни в комнате уже не было.
– Чего ты кричала, мамочка моя бабуся? Кошмары? – спросил Ягун.
– Захотелось, – огрызнулась Таня.
Умный Ягун правильно понял ее состояние и не стал больше приставать. За это она его и ценила.
– Ясно… – сказал он. – Ты на тренировку-то идешь? Соловей велел сегодня пораньше явиться. У него что-то важное… А в полдень Медузия с Зуби новичков привезут. Ну, первокурсников будущих. Интересно будет взглянуть. Так что давай!..
– А завтрак?
– Завтрак ты уже проспала. Но догадливый Ягун прихватил пару бутербродов, так что с голоду ты временно не умрешь. Пошли!
Таня провела рукой по лицу. Ей почудилось, что она стирает липкую паутину скверного сна. Выдвинула из-под кровати футляр с контрабасом и щелкнула замком. Смычок послушно прыгнул к ней в ладонь.
– Пойдем развеемся! От скверных мыслей нет ничего лучше драконбола, – сказала она.
Соловей О.Разбойник сидел на раскладном стуле посреди поля и, вытянув больную ногу, наблюдал, как джинны-драконюхи прогуливают сыновей Гоярына. Ртутный и Искристый росли быстро, как на дрожжах. Ртутный вымахал почти со своего папочку, хотя ему не хватало пока его мощи. Это был костистый, неуклюжий, еще не оформившийся и не вошедший в силу дракон-подросток с длинной шеей и огромными кожистыми крыльями. Он хлопал ими, разбегался и раз за разом упорно пытался взлететь, поднимая с поля тучи песка, однако джинны держали крепко. Они натягивали цепи в разные стороны, осаживая дракона. Куда больше Ртутного они боялись Искристого, чье молодое пламя обладало кинжальной точностью и невероятным жаром. Именно по этой причине на пасти у Искристого был пламягасительный намордник.
– Дайте полетать! Малыши засиделись! – крикнул Соловей джиннам.
Переглянувшись, драконюхи натянули цепи. Один джинн ловко запрыгнул к Искристому на шею и отстегнул ошейник. С той же ловкостью он перескочил на шею к Ртутному и тоже отстегнул. Ошейники упали. Джинны, спасаясь, бросили цепи и метнулись в разные стороны. Ртутный несколько раз впустую щелкнул зубами, пытаясь поймать их, а более сообразительный Искристый не стал терять время и взлетел.
Ртутный, поняв, что его ничто не держит, помчался за братом. Соловей О.Разбойник с интересом наблюдал за драконами, оценивая силу и скорость, с которой они кувыркались в воздухе, обмениваясь сильными ударами крыльев.