Таня Гроттер и перстень с жемчужиной
Шрифт:
– Каждому – свое, – сказала она, взглянув на широкую спину Гломова.
Гробыня хихикнула, сразу поняв, кого Таня имеет в виду.
– Вот именно. Хоть какое, а свое! Ну хватит об этом!.. Малютка Глобынюшка устала! Глобынюшка не хочет лассуждать! Она хочет немного подлазнить Гуню и завалиться баиньки в мягкую кловатку! – сообщила она, мило сюсюкая.
– Как ты его будешь дразнить?
– А так! Вдумайся: такая красивая девушка, как я, гробит с ним жизнь, а эта хмырина вместо того, чтобы умереть от счастья, глазеет в зудильник! Хочешь, чтобы он тебя убил сейчас? Встань между ним и экраном.
Склепова хихикнула и щелкнула пальцами. Зудильник погас.
– Опс! Бокса больше нету! Победила дружба! – громко сказала Склепова.
Гломов зарычал, сорвался с дивана и бросился душить Гробыню.
– Спокойно, медвежонок, спокойно! Одна больная голова хорошо, а две больные головы лучше! При чем тут я? Просто маленькая авария на подстанции. А теперь садись сюда и слушай! Мы будем заниматься твоим культурным развитием.
Гуня взял себя в руки и грузно сел на стул.
– Кто придумал пылесос?
– Баб-Ягун, – мучительно подумав, сказал Гломов.
Гробыня озадачилась. Кажется, она сама толком не знала, кто его придумал.
– Разве Ягун? А не Леонардо да Винчи, нет? Впрочем, неважно. Экзамен ты сдал. А теперь сбегай в ночной магвазинчик. Купи нам чего-нибудь на перекусон.
Гуня взглянул на свисавшие с камина часы – оплывшие и мягкие, как на картине Дали, и зевнул до щелчка в челюстях.
– Не, не пойду. Какие ночные магвазины? Сейчас одни упыри бродят. Это ж не лопухоидный мир… – сказал он.
Гробыня подумала и решила Гуней не жертвовать. Сила силой, а против толпы нежити шансов у него не было. Гломов еще раз зевнул и, отправляясь спать, локтем смахнул что-то со стола.
– Гуня, ты опять кокнул небьющуюся чашку! – не глядя, сказала Склепова.
Она еще некоторое время посидела с Таней, а затем пожелала ей спокойной ночи.
– Только не вздумай ложиться на засасывающий диванчик. Твой скелет с утра испортит мне аппетит… Там есть раскладушка… Разберешься, как чего открывать? – поинтересовалась Гробыня.
Она была верна своему принципу гостевого самообслуживания.
Таня заверила ее, что разберется. Детство, проведенное в семье дяди Германа и тети Нинели, сделало ее уникальной специалисткой в раскладушечной отрасли.
Погасли свечи. Комната медленно погрузилась в объятия ночи. Тане почему-то не спалось, хотя за день она безумно устала. Она лежала, смотрела в белеющий потолок и перебирала разные темы для ночных размышлизмов.
«Хорошо Гробыне! Ей не надо каждую секунду подсказывать: «Обними меня!» Хотя нет, я к Ваньке несправедлива. Ванька сложный, а Гломов просто зоологический примитив. Жить с ним – тоска зеленая», – подумала Таня, невольно сравнивая Гломова с Валялкиным.
Спохватившись, что размышляет о вещах довольно скользких, Таня выбросила эти мысли из головы. Ее сознание захватила совсем уже случайная и побочная тема – карточная. Она стала думать, какой карте кто соответствует. Сарданапал, конечно, бубновый туз, Тарарах – король червовый. Медузия – пиковая дама, Зуби – крестовая, Поклеп – пиковый король… Ванька? Хм… Ванька – червовый валет. Пуппер – тоже валет, но бубновый. Бейбарсов – пиковый или крестовый. Но Бейбарсов уже не ее валет, а раз так, то прочь его из колоды!
Наконец
Спина затекала. То ли раскладушка попалась неудачная, то ли Таня просто успела отвыкнуть спать на раскладушке. Голова оказывалась то слишком низко, то слишком высоко. Ноги вообще не помещались и лежали на алюминиевом каркасе, который оказался еще и холодным. Нет, со склеповской раскладушкой явно было что-то не так. Похоже, в душе – если допустить, что у раскладушек есть подобие души – она завидовала прокрустову ложу и страстно хотела стяжать его лавры.
Поняв, что заснуть ей не удастся, Таня встала. Струны контрабаса, лежащего в углу, издали низкий грустный гул. Инструменту было одиноко в темноте. Таня подошла к контрабасу и, точно успокаивая зверя, подгладила его рукой по полировке. Контрабас затих. Перстень Феофила Гроттера что-то сонно пробормотал и выбросил слабую зеленую искру. Таня ожидала, что она погаснет, не прожив и двух секунд, как это обычно бывало с искрами, не подкрепленными заклинанием, но ошиблась.
Мерцая слабо, точно светлячок, искра зависла в воздухе, а затем медленно, толчками поплыла к камину. Затаив дыхание, Таня следила за ней. Скользнув в камин, искра остановилась в нерешительности, а затем, подхваченная сквозняком, взмыла вверх по дымоходу. Движимая любопытством, Таня заглянула в камин.
Дымоход смотрел темным провалом, с другой стороны которого едва-едва, шляпками серебряных гвоздей, поблескивали звезды. Искры уже не было видно. Таня хотела убрать голову, но прежде, подчиняясь внутреннему порыву, произнесла: «Фандейро».
Это простое заклинание поиска считалось заклинанием четвертого уровня сложности и было способно обнаружить тайный ход при условии, что таковой существовал. Гробыня и тем паче Гуня не могли его знать, так как четвертый уровень сложности начинали осваивать не раньше магспирантуры. Перстень Феофила Гроттера послушно выбросил искру. Тотчас заклинание превратилось в язычок живого племени, дрогнувший и вытянувшийся в огненную нить. Волнообразно двигаясь, как летящий ленточный дракон, огненная нить коснулась потемневших от копоти камней камина и застыла, приняв форму одной из рун.
Боясь сбиться, Таня обвела контуры руны пальцем. Это требовалось сделать с первого раза. Нравная магия четвертого уровня не любила неуверенных повторов.
Завершенная руна вспыхнула ярким голубоватым огнем, который, перекинувшись Тане на палец, заплясал на нем. Таня, с которой это случалось впервые, испуганно отпрыгнула, пытаясь смахнуть пламя. Безрезультатно. Огонь пробежал по ладони, захватил запястье, добрался до локтя, плеча, сбежал вниз и спустя несколько секунд охватил все ее тело. Боли Таня не чувствовала. От прикосновений огня тело становилось прозрачным. Ощутив жар на щеках, Таня вскрикнула, рванулась и… внезапно поняла, что находится уже не в гостиной.