Таня Гроттер и птица титанов
Шрифт:
Вздохнув, Таня аккуратно свернула бумажку и засунула ее поглубже в Жорин карман. Затем отыскала на подоконнике треснувший фломастер и старательно нарисовала на щеке у Жоры алый поцелуй. Жикин зачмокал во сне губами, но так и не проснулся.
«Проснется утром человек, а у него поцелуй от мамочки! Ему будет приятно!» – подумала Таня и занялась контрабасом.
Перелет в Тибидохс, закончившийся тараном Пельменника, до сих пор вызывал у нее дикий страх, но одновременно и дикое желание повторить. Всякую свободную минуту она старательно учила полетные заклинания и даже взяла в библиотеке книгу Дедала Критского
До главы, где описывались драконбол и его секреты, Таня так и не дошла. Ее интересовала первая часть с общей теорией полетов, описанной хотя и несколько занудно, но крайне понятно и последовательно. Все-таки жаль, что полетные заклинания удерживались в пока недоступной ей до конца памяти двойника, и все приходится выучивать заново.
Оставив футляр от контрабаса в гостиной, Таня потащила инструмент по коридору. Это была та часть коридора, где селили новичков-первокурсников. Из-под чьей-то двери бежал живой веселый поток хомячков, крысят, сусликов. Ползли молодые ужи. Летели трескучие стрекозы. Таня присела, завороженно разглядывая все это буйство жизни. Потом постучала.
– Простите! Я больше не буду! Я тут просто подумала… – робко сказали за дверью и замолкли, не уточняя, что было подумано и чего «больше не будут».
Хмыкая и перешагивая через разбегающуюся и разлетающуюся во все стороны живность, Таня потащила контрабас к подъемным воротам Тибидохса. Самый короткий путь пролегал через гостиную темного отделения. Из гостиной доносились лязг штанги, сосредоточенное сопение и жуткий запах пота. Гуне Гломову не спалось. Съеденным за ужином котлетам не терпелось поскорее превратиться в мускулатуру.
Тане нравился Гуня – нравился так, как шустрым внучкам нравятся глухие дедушки. С ними можно говорить о чем угодно – они все равно не запоминают.
– Мне тоскливо, Глом! – сказала она, опуская контрабас на вытертый ковер.
Штанга в руках у Гуни дрогнула. Гломов посмотрел на нее с беспокойством. У него на все было одно объяснение.
– Это потому, что ты поела грибов. Гробыня тоже как грибов поест, меня грузить начинает. То мебель ей не так стоит, то мухи не туда летают.
– Нет, Глом! Мне тоскливо потому, что я сама в себе запуталась! Я сама себе тесна! А внутри я такая огромная, что могла бы весь мир наполнить, весь Тибидохс. Понимаешь ты это или нет?
Гуня трудно задумался. Зашевелил губами. Казалось, где-то в его глубинах зреет мысль – вечная, настоящая, бесценная мысль.
– А все ж таки не надо было тебе трескать те грибы! – торжественно заключил Гуня и снова стал звякать штангой.
Таня выволокла инструмент за ворота Тибидохса и, волнуясь, произнесла Пилотус камикадзис. Пускай и медленно тащишься, зато не свалишься. Очень осторожно она облетела вокруг пруда, указывая смычком маршрут, после чего решилась перейди на Тикалус плетутс.
Контрабас оживился и полетел быстрее. Таня оказалась недалеко от Большой Башни, отделенная от нее внешней стеной, дальше которой начинались полетные блокировки. За стеклом она увидела четкий
Таня ощущала недовольную дрожь инструмента. Всеми струнами контрабас грезил Торопыгусом угорелусом. Таня помедлила, набираясь храбрости, и все-таки произнесла этот ужасный Угорелус. Контрабас рванулся так стремительно, что Таня, потратившая все силы на то, чтобы вцепиться в гриф, едва не выпустила смычок. Ловя его, она неосторожно дернула рукой. Край смычка «клюнул» и решительно указал вниз. Секунду спустя Таня поняла, что контрабас отвесно пикирует в пруд. Его воды сверху казались черными и спокойными.
Ноги Тани отделились от контрабаса. Понимая, что сейчас перевернется через голову, Таня вцепилась в гриф обеими руками, вообще не думая о смычке. Контрабас завертело. Он запрыгал как детская игрушка на резинке. Таня видела то светлые латки неба, заштопанные кошачьими полосками ночных туч, то мертвенную воду пруда, то низкую арку подъемного моста. За мгновение до столкновения Таня сумела наудачу повернуть смычок в кисти. Наудачу, потому что направить его на что-то определенное, когда инструмент вращало, а пальцы впились в гриф, было нереально.
Контрабас рванулся, послушно перейдя в горизонтальный полет, а разогнавшуюся Таню бросило спиной вперед. Чудом она сумела перехватиться. Теперь она болталась на стремительно летящем контрабасе, как на турнике, лихорадочно дергая ногами и пытаясь подтянуться. Смычок зажимала в зубах. Ноги касались воды. Впереди горбатился черный каменный мост, о который Таню должно было размазать.
«Я не хочу умирать! Кто-нибудь, сделайте что-нибудь!» – мысленно, но отчаянно крикнула Таня.
И вдруг что-то изменилось. Трещина пробежала по розовому льду. Откуда лед? Что за бред? Но это было неважно. Тело приобрело ту особенную ловкость, которая определяется не силой, но годами тренировок. Таня отпустила одну руку и, раскачавшись, бросила корпус резко назад, так что, казалось, она сейчас вообще расстанется с контрабасом и окажется в воде.
Однако прежде, чем это случилось, ноги привычно обняли контрабас. Рывок – и Таня оказалась в «седле». Черный мост был рядом. Бросившись грудью на гриф, Таня благополучно пропустила каменную арку над головой и обрадовалась, что все позади, но тут прямо по курсу вырос дубовый столб, к которому привязывают лодки.
К столбу Таня оказалась никак не готова. Еще секунда и – гриф сломается от страшного удара, что приведет к обрыву Веревки Семнадцати Висельников!.. Она рванулась и – дальше все смешалось.
В себя Таня пришла на берегу. Точнее, на берегу были ее голова и руки. Остальное тело находилось в воде. Лоб упирался во влажную раскисшую землю. Таня встала на четвереньки и стала шарить вокруг. Вначале она наткнулась на полированный бок контрабаса, а потом и на смычок. В контрабасе чавкала вода. Ее было столько, что он стал тяжелым, как дохлый бегемот. Таня сумела вылить воду, только когда выглянула луна. Полировка местами ободралась и вздулась от влаги, зато гриф был цел.
«Я вылезла… Меня спас двойник! Сознание переключилось, и несколько минут она была мною… То есть я ею…» – поняла Таня. Она понятия не имела, как выбралась из пруда, да еще и сохранив контрабас со смычком.