Таня Гроттер и птица титанов
Шрифт:
– Гроттерша, а Гроттерша! Когда уйдешь, звякни мне по зудильнику из комнаты! Мне кое-что из вещичек собрать надо. Ну там чуток ядов, две-три расчески, пинцет для бровей, щипчики, лак, пластырь со стразами заклеивать прыщики. И захвати – плиз! – мой холщовый мешок из-под костей в стиле «смерть гламуру».
Таня рада была ухватиться за любое поручение. Оставаться с Гробыней она больше не могла. Ей хотелось вырваться отсюда, чтобы поговорить с Ягге.
Она стала прощаться.
– Гроттерша! Хочешь вумную бесплатную мыслю? – крикнула ей вслед Гробыня. –
– Почему?
– Потому что ему ты не безразлична! А? Ну как мысля?
– Отличная! Вечером я обязательно приду и на тебя поору, – сквозь вставший у нее в горле ком пообещала Таня.
Ягге стояла не у столика, а у большого деревянного шкафа со множеством ящиков. Поочередно открывая ящики, она сердито швыряла в них пузатые бутылочки из экспортного гномьего стекла. В одной из бутылочек вертелась огненная ящерица, завязывавшаяся немыслимыми узлами. В другой сидел злобный карликовый гомункул. От обычного гомункула он отличался не только размерами, но и тем, что не имел лица. Таня знала, что если долго смотреть на этого гомункула, то у него станет твое лицо, а потом и твоя душа переместится в его тело.
В третьей бутылке ползали оранжевые костеростки противного вида. В четвертой копошились пищащие корешки, похожие на крошечные трехпалые руки с коготками. Эти лукавые корешки наделяли человека любыми талантами и способностями, в награду вселяя ненависть к тому виду деятельности, талантом к которой одаривали. К примеру, гениальный пианист при виде пианино начинал мелко трястись, бросался к нему, бил его головой и грыз зубами.
Оглянувшись на Таню, Ягге прошла в кладовку. Поняв, что это значит, Таня скользнула за ней и закрыла за собой дверь.
– Надо было раньше думать, прежде чем взрывать книгу да еще засовывать пальцы в пожирающие чернила! – набросилась на нее Ягге. – Человек может умереть даже от одновременного укуса десяти пчел, а тут такое!.. Видела, что у нее с рукой?
– А если… – осторожно начала Таня.
Ягге замахнулась на нее полотенцем.
– Терпеть не могу, когда ветеринары лезут в магическую медицину! Что ты хотела предложить? Ампутировать руку и запустить костеросток?
– Нет, хотя…
– Поздно, милая! Яд в крови, а кровь-то не сидит в руке! Чего я только не перепробовала – ничего не помогает! Гробыню как подменили!
– В каком смысле? – тревожно спросила Таня.
– Все действует наперекосяк! Любые мои лекарства! А сам яд? Пожирающие чернила должны пожирать! Вот и старый маразматик Абдулла, будь он неладен, утверждает то же самое! – сердито крикнула Ягге. – А она что? Гробыня становится полупрозрачной, как Недолеченная Дама! Пока только рука, но это сегодня!
– Гробыня станет невидимой?
– Если бы! Призраком она станет! Живой среди мертвых! И средства спасти ее нет!!! – И, сердито бросив полотенце, Ягге выставила Таню из магпункта.
Глава 13
Завтра-вчера
Есть одно слово, которое нужно записать
В детстве, когда Тане становилось нешуточно плохо, она забивалась под лестницу, где сквозь новые доски проглядывали острия длинных гвоздей, и сидела там, наблюдая, как качается от дыхания старая паутина. Над головой бегали, ее искали, а она все сидела, пока не засыпала.
Вот и сейчас Таня сама не поняла, как оказалась под лестницей. Рядом медлительно переминались и пыхтели атланты. В их длившемся веками бормотании слышалось что-то успокаивающее, хотя смысл, конечно, ускользал. У Тани не оставалось ни мыслей, ни чувств, ни жалости к себе или к Гробыне – одна глухая тоска. Она легла, свернулась калачиком и… ощутила, что на нее кто-то настойчиво смотрит.
Она резко села, стукнувшись ухом о твердую ногу атланта. Перед ней стоял маленький безбородый домовой. Он был все в тех же лаптях, но уже не в красной рубашке, а в белой. И в толстом фартуке из мешковины.
– Чего тебе, малец? – резко спросила Таня и смущенно замолчала, спохватившись, что домовой, даже самый юный, все равно старше ее лет на шестьсот.
Домовой виновато улыбнулся и показал на рот.
– Тебе нельзя со мной разговаривать, потому что ты не самый старший, да? – догадалась Таня.
Домовой поманил ее за собой. Таня вскочила, зацепив макушкой о низкий свод.
– Неужели контрабас готов?
Домовой сначала кивнул, а затем мотнул головой.
– Исчерпывающий ответ! – буркнула Таня и, почесывая макушку, пошла за ним. Вскоре ей пришлось ползти. Проход под лестницей становился все более узким.
В мастерской у домовых кипела работа. Но едва Таня оказалась внутри, все мгновенно стихло. На верстаке Таня увидела свой контрабас. Гриф, аккуратно отделенный от остальной части, лежал в стороне. Не до конца снятые струны свисали как щупальца спрута. Вид у разделанного контрабаса был укоряющий. Тане стало совестно и перед домовыми, и перед контрабасом. И чего ей не леталось на Тикалус плетутс?
– Слушайте, а молоточки стеклянные я купить не успела! Вот дырявая голова! Потом занесу, ничего? – сказала Таня с милой улыбкой.
Она еще в прошлый раз решила, что забрать контрабас заберет, а если домовые потребуют обещанные молоточки – прикинется бедной сироткой.
Борода пушком оглянулась на пегобородого, а пегобородый на белобородого. Таня напряглась, решив, что ее проделка с молоточками раскушена, но тут белобородый сказал:
– Мы не возьмем с тебя ничего. Починим все бесплатно. Ты Таня Гроттер!