Таня Гроттер и трон Древнира
Шрифт:
– Держись, друг! Попробуй Чебурыхнус парашютис форте! А потом сразу подстраховочное! – крикнул Баб-Ягун.
Возможно, Ванька успел бы последовать его совету, но тут скамейка взбрыкнула и резко скаканула в сторону. Ванька не успел ни отклониться, ни даже крикнуть Ойойойс шмякис брякис. Он ударился головой о стену и, оглушенный, был сброшен вниз корчащейся от злобы деревяшкой.
Ванька еще не упал, а Таня уже метнулась к нему.
– Танька, лавка! – завопил Баб-Ягун. Он попытался
Таня вскинула руку, уже понимая, что не сумеет уклониться от лавки, обрушивающейся на них с Ванькой. Холодная рука ужаса ласково взяла ее за горло. Сбивчивые мысли, как кегельные шары, застучали в голове: «Сейчас она рухнет, сейчас, сейчас…»
Мгновения шли, а скамейка все висела в воздухе. Секунды размывались в вечность. Таня попыталась отпрыгнуть, схватить Ваньку, оттащить в сторону, но не могла даже сдвинуться с места. Время, раздавшееся для ее сознания, осталось таким же неумолимым для тела, взращенного в футляре магического контрабаса на лоджии у тети Нинели.
А потом Тане почудилось, что за окном полыхнуло красное зарево, щупальцами света втянувшее Тибидохс в свою дрожащую розоватую окружность. Словно невидимый великан выпустил из кольца громадную, размером с солнце, красную искру.
Внезапно скамейка изменила траекторию падения и, истратив весь свой пыл, завалилась набок в полуметре от Тани, точно дохлое насекомое, вскинув вверх ножки. Таня все никак не могла оторвать от нее взгляд и понять, почему взбесившаяся скамья, не убив их, оказалась совсем в другом месте. Кто усмирил ее и зачем?
Это было непредсказуемо и даже страшно. В дело явно вмешалась чья-то мощная посторонняя магия – причем магия темная. Это можно было определить по цвету той вспышки. По яркости вспышка была такой, будто тысячи искр собрались в единый огненный шар немыслимой силы. И это при том, что магия даже в три искры была явлением чрезвычайным.
– С чего это она утихомирилась? Там же магии было на целую вечность! – Демьян Горьянов пораженно разинул рот, разглядывая скамью.
Похоже, никто из темных, да и из светлых магов, за исключением одной Тани, не видел красного зарева за окном, и уже это было непостижимо. Что это за выборочная магия, которую может видеть один, но о которой даже не подозревают другие!
«Не может быть, чтобы скамья нас пожалела. Это же бешеное родео! Вселившийся в нее дух не знал жалости. Какой-то темный маг помог мне, а темные маги просто так не помогают… И как он вообще узнал, что тут творится? Значит, следил, но зачем? И что это за маг, если он может выбрасывать искры сильнее, чем у Чумы-дель-Торт?» – недоумевала Таня.
Ванька застонал. После падения он неподвижно застыл на полу лицом вниз. Таня бережно перевернула его и положила его голову к себе на колени.
– Зачем?! С какой стати ты вообще полез на эту лавку? – закричала она.
Ей казалось, она ни на кого никогда так не злилась, как сейчас на Ваньку. И ни за кого так не волновалась.
– Я… я просто не мог иначе… ты же знаешь почему… – едва выговорил Валялкин.
И
– Почему, дурья твоя башка? Разве было не ясно, что эти темные тебя подставят? Ты же знал, знал!
Ванька стиснул Тане руку.
– Я тебе никогда об этом не говорил… Я сделал бы это снова… Сделал бы для тебя, потому что ты была рядом и я не мог…
– Что «и я»? – перебила Таня. – По-твоему, меня бы очень обрадовало, если бы тебя залягала эта укушенная табуретка?
– Ты не понимаешь… Как ты можешь понять, когда я пугало в майке, которое… с которым никто… Что ты вообще понимаешь? – не договорив, Ванька улыбнулся еще блаженнее и закатил глаза.
– Ягун, чего ты стоишь? Разве ты не видишь?.. Помоги мне! – крикнула Таня.
Таня и Баб-Ягун схватили Ваньку и потащили в магпункт. Им деятельно помогал Шурасик. Попутно обнаружилось, что все это время он любознательно подслушивал под дверью, изредка конспектируя заинтересовавшие его моменты в записную книжечку.
Семь-Пень-Дыр, Жикин, Демьян Горьянов и Гуня остались в комнате. У истинных черных магов было не принято помогать белым. Если, конечно, они сами когда-то не были белыми, как тот же Шурасик.
– Фи! – с презрением сказал Жора Жикин. – Вы слышали, что он молол? Готов поспорить, этот жалкий маечник влюблен в Гроттершу! И самое прикольное, что только одна Гроттерша, кажется, этого не понимает. Вот я, например, всегда смекаю, когда в меня влюблены. Когда вчера Гробыня опрокинула на меня поднос с компотом, я сразу уловил, что надо назначать свидание, потому что вообще-то никто не просил ее делать крюк на ползала да еще спотыкаться на ровном месте…
Спохватившись, что сморозил лишнее, Жикин пугливо покосился на Гломова, на всякий случай страхуя нос. Но Гуня, к счастью для него, не вслушивался в бессвязное бормотание местного донжуана.
Он сидел на полу и то и дело зачем-то встряхивал рукой. Крошечное серебряное колечко, врезавшееся в толстый, как любительская сарделька, палец Гломова, выглядело нелепо. Но тут уж ничего не поделаешь – магические кольца выбирают тебя сами. Один раз и на всю жизнь.
– Слышь, Демьян, тупо все как-то получилось! Скамья-то парня чуть совсем не прибила… Но меня больше другое напрягает: мой перстень чё-то совсем перестал искры пулять! – басом пожаловался Гуня, снова встряхивая кольцо.
– Просто ты свой перстень давно не чистил… Дай я попробую! Буйнус палатис! – приказал Горьянов.
Красная искра погасла, едва оторвавшись от его перстня. Деревянная скамья неохотно дрыгнула повернутой к потолку ножкой и вновь застыла.
– И у меня чего-то искры тусклые стали. Магия пропадает. Может, кто-то на нее блокировку наложил, а? – озабоченно сказал Демьян.
– Точно… С магией что-то происходит. Не иначе, как где-то близко Поклеп шастает, или я сам не знаю чего… – неохотно признал Семь-Пень-Дыр.