Таня и Юстик
Шрифт:
– Вы предали нас! Всех, всех... Эмильку, Марту...
– Нет, нет, - ответил Лайнис - Я ее... Марту... любил... Поэтому подглядывал в окно. Мерещилось мне, что немцы узнают про вас...
– И домерещилось, - сказал папа.
– Из-за вас все погибло!
– Он вдруг расцепил руки и схватил Лайниса за лацканы пиджака.
Лайнис стал вырываться, папа не отпускал его.
– Миколас!
– закричала Даля.
Бачулис подбежал к папе и помог Лайнису вырваться. Тот повернулся и быстро вышел из комнаты.
Часть четвертая
ВТОРОЙ РАССКАЗ БАЧУЛИСА
Они убежали, и я остался один. Вспомнил слова Эмильки о том, что ей иногда бывало так страшно, что хотелось среди белого дня выскочить на улицу и бежать к немцам, чтобы ее схватили и все кончилось. Мне тоже было страшно, и в страхе я был готов рассказать, что я во всем подозреваю себя. Но я по-прежнему сидел за столом, вместо того чтобы бежать следом за ними защитить Лайниса.
Вернулась Даля.
А я сидел и ничего не говорил даже ей, которая знала обо мне все.
"Разве так можно?" - подумал я и хотел начать, но вместо этого спросил:
– Где они?
– Сейчас вернутся.
– Она старалась быть спокойной, и вдруг она мне показалась удивительно похожей на дядю.
– Давай отсюда уедем, - вдруг сказал я.
– Навсегда. И забудем все.
– Давай, - немного помедлив, согласилась Даля.
– Можно переехать в Алитус... Или в Каунас... Обменяем квартиру. Пожалуй, лучше в Каунас. Юстик там сможет учиться в институте.
– Нет, еще дальше... Из Литвы...
Даля не ответила, мои слова ее смутили. Она не могла уехать из Литвы. И тут я представил, что мы навсегда уезжаем отсюда, и уже сидим на чемоданах, и наш дом уже чужой для нас, и новые люди ходят по нашим комнатам, а Юстик и Даля жмутся в углу. И я понял, что уехать отсюда не смогу, что это и есть моя жизнь, и ее надо жить, и никуда от нее не убежишь и не спрячешься.
– Даля, послушай меня...
– Не надо, Миколас.
– Она поняла, о чем пойдет речь.
– После. Вот они уедут...
– Вот они уедут, и все пойдет по-старому, - сказал я.
– Ты все время не даешь мне это рассказать. Делаешь вид, что не понимаешь... Если не было предателя... Если это не Хельмут, не Грёлих и не Лайнис... Значит...
– Что ты придумал!
– перебила меня Даля.
– А я хотел, хотел убедиться в обратном.
– Ты был в отчаянии, ты хотел спасти Эмильку, - сказала Даля.
– Ведь так? Ты хотел убить Хельмута, чтобы спасти ее... Разве так поступают предатели?
Теперь я понял, что заставило меня заговорить об этом. Я испугался, что Лайнис не сможет доказать свою невиновность, а то бы я, конечно, промолчал. Мучился бы и молчал.
– А если пострадает Лайнис, - спросил я, - тогда как?
– Мы этому помешаем, - сказала Даля.
– Уверяю
Мне стало жалко ее, и себя, и Юстика.
– Я вдруг успокоилась, - продолжала Даля.
– Да, да, успокоилась, как ни странно. Мне даже хорошо.
Я посмотрел на нее, стараясь понять, почему ей вдруг стало хорошо.
– Ты не удивляйся, - сказала она.
– Мне хорошо оттого, что Лайнис не виноват. А тебе я верю, если тебе это важно. Ведь ты в комендатуре, когда тебя били, никого не выдал.
– Мне некого было выдавать, - сказал я.
– Не скажи, не скажи, - ответила Даля.
– А если бы тебе было кого выдавать, ты все равно бы не выдал.
– Почему же ты тогда не хочешь, чтобы я ему все рассказал?
– спросил я.
– Потому что признание не сближает, а отчуждает. Потом ты будешь его избегать. Думать, что он знает э т о о тебе. В несчастье каждый живет в одиночку.
Еще минута - и я бы сдался, но голос у нее предательски дрожал. Она сама была далеко не во всем уверена. Я почти крикнул:
– Ты ошибаешься. Поверь мне. Лучше я все расскажу. Так будет легче.
– Ты мне поверь, - перебила Даля.
– Ты ведь даже не уверен, что все это так. Это только твоя догадка.
Она подошла ко мне и, как маленького, стала гладить ласково по волосам, прижимая мою голову к груди. Приятны были ее теплые руки и ее уверенность в том, как надо поступить. И мне стало ясно, что все это, конечно, я придумал и надо только, чтобы они побыстрее уехали. Ведь осталось совсем, совсем немного: пусть скорее уезжают.
– Ты права, - сказал я.
– Права, как всегда.
– Конечно, - сказала Даля. Она хорошо меня знала.
– Ты им все расскажешь, и они уедут... Думаешь, уедут и увезут твою печаль? Нет. Твоя печаль будет острее, потому что о ней будут знать и другие.
Потом мы с нею долго сидели вдвоем и молчали. Но в этом молчании не было умиротворения, что-то беспокоило меня.
Через окно мы видели, как на городскую площадь вышел Телешов, постоял у памятника, а позади шли Таня и наш Юстик. И мне стало обидно, что мы с Далей сидим здесь, а они там, и Юстик с ними, и он должен быть именно с ними, а не с нами.
Когда они вернулись домой, Даля спросила у Телешова, что он теперь собирается делать.
– По дороге зайду в милицию, - ответил он.
– Или, может быть, ты, Миколас, это сделаешь?
Я промолчал, понимая: осталось совсем немного, и они уедут, еще каких-нибудь полчаса.
– Хотя с большим удовольствием я бы схватил его за шиворот и сам оттащил в милицию.
– А если это сделал не Лайнис?
– спросила Даля.
– У вас же нет никаких доказательств.
– Тогда его отпустят, - сказал Телешов.