Тараканья охота

Головина Любовь

***

После зарядки Пашка отправился восполнять потраченную энергию. Он съел целую тарелку овсяной каши и попросил добавки – впрок! Овсяную кашу, в отличие от большинства детей и взрослых, Пашка очень любил, в основном за то, что после неё очень долго не хотелось есть. Сделав это открытие, Лопухов перед ответственными мероприятиями – обороной форта или «кругосветным» путешествием вокруг острова – всегда съедал пару тарелок овсянки. А Пашкина мама была довольна, что ей не нужно объяснять сыну пользу медленных углеводов, которые содержатся в крупах. Но она ему всё равно о них рассказала, чем очень рассмешила.

– Я знаю, почему они медленные, – авторитетно заявил Пашка, – потому что кашу почти никто не любит,

и она лезет в рот очень медленно и очень медленно пережёвывается.

– Нет, – запротестовала мама. – Это потому что сахар из неё медленно поступает в кровь. А не как из этих ваших кока-кол да чипсов.

– Мааам, ну прекрати. Или в честь Первого сентября уроки начинаются и дома тоже?

– Не умничай. Мать плохому не научит. И пойдём уже расчёсывать твои колтуны. Не пугалом же огородным в школу идти.

Мама битый час пыталась укротить Пашкины вихры, которые всё время задирались и топорщились, обнаруживая бунтарский и свободолюбивый характер своего обладателя. Наконец, после маминого «колдовства» над ним, Лопухов увидел своё отражение в зеркале: с уложенными гелем волосами, в новом костюме и даже при галстуке, с носовым платком в нагрудном кармане и букетом цветов в руках.

– Это я что ли? – не узнал он себя. С одной стороны, Пашка чувствовал себя настоящим джентльменом. А с другой, чувствовал, как галстук режет шею и жмут лаковые ботинки, после любимых кед казавшиеся кандалами. Лопухова не покидала мысль поскорее снять эту «бесову одёжу». И он уже мечтал, как вновь запрыгнет в рваные джинсы и папину тельняшку и отправится с Дарданеллой на поиски новых приключений.

Пашка подошёл к Лёшкиному дому. Друг ещё не вышел. Лопухов позвонил:

– Ну ты где там?

– Ща, сумку спортивную собираю. Сегодня тренировка по рукопашному после уроков. Через минуту спущусь, – быстро ответил Калинин и «отключился».

«Сейчас меня на смех поднимет за такой наряд», – переживал Пашка.

Ровно через минуту распахнулась дверь подъезда, и появился Дарданелла: в джинсах (хоть и не рваных), в рубашке цвета хаки, со спортивной сумкой наперевес. На голове у Лёшки красовалось непонятное сооружение, то ли гнездо, то ли минимакет атомного взрыва: волосы его были взъерошены и торчали в разные стороны. Лёшка, как и Лопухов, жутко не любил приличной одежды, и никакие катаклизмы в мире не могли заставить его покинуть уютные штаны ковбоя с тысячей карманов и сменить кроссовки на ботинки. Но иногда в комнату врывался такой катаклизм, как мама, и приводил одичавшего Лёшку в человеческий вид. И чем чаще «врывалась» мама, тем больше ускорялась Лёшкина способность дичать. На замечания взрослых друзья всегда отвечали, что лопух и калина – растения дикие и в городских условиях не приживаются.

Но такой открытый вызов Дарданеллы поразил даже Пашку. Явиться так в школу, да ещё и на Первое сентября – это, конечно, было отчаянным поступком.

– Ты чего? Линейка всё-таки, – протянул Лопухов.

– Это причёска – писк сезона. Эффект «только что с постели». Стильно, не требует специального ухода.

– Понятно. То есть это не вызов обществу, а ты проспал?

– Ну в общем да, – улыбнулся Лёха. – А ты-то чего так вырядился, Лопух?! Я уж думал, что за принц датский явился под мои окна и ожидает аудиенции.

– Да ладно тебе. Первое сентября, День знаний и всё такое!

– Ага-ага. «Экзамен для меня всегда праздник, профессор», – засмеялся Калинин.

– Сержант Алекс, вы забываете, что именно я обезвредил вчера краснолицых лазутчиков и отстоял крепость.

– Сержант Пол, так и быть. Раз уж такая петрушка пошла, будем считать, что этот праздник в вашу честь.

– Какая ещё петрушка, Лёха?! Уже осень, петрушка давно отошла, да и причём тут она?

– Отвянь, Лопухов! Выражение такое есть. И пошли уже в школу, и так опаздываем.

Глава 3

Линейка

прошла удачно. Хотя Пашка с Лёшкой и не любили официальных церемоний, но были рады увидеть школьных друзей. Но всё же Первое сентября было омрачено, а именно новостью о смене директора. Директор школы, теперь уже бывший, Капитон Терентьевич Рулёв был мужчина средних лет, майор в отставке, решивший всю свою нерастраченную любовь и теплоту отдать детям. За неимением собственных, он решил, что работа директора среднеобразовательной школы ему вполне подойдёт. В Департаменте образования возражать не стали и доверили Капитону Терентьевичу этот пост. И не ошиблись: с приходом Рулёва в школе воцарились порядок и дисциплина: уже никто не курил в туалетах и не отнимал мобильники у младших классов.

К тому же именно Капитон Терентьевич организовал те секции, в которых занимались Лопухов и Калинин. Директор воспитывал в детях не только здоровый дух, но и здоровое тело, учил их справляться с трудностями и выживать в любых обстоятельствах. А секцию рукопашного боя он вёл лично и сам учил ребят бороться.

Новость о его смещении повергла друзей в шок – Лёшка и Пашка любили Рулёва.

– Хоть Капитон Терентьевич и служил в сухопутных войсках, а не в морфлоте, всё же он настоящий капитан корабля. Даже имя его созвучно с этим почётным званием: капитан Капитон. Да к тому же и фамилия Рулёв. Я прямо так и представляю его: смелого и могучего, в белом кителе, в фуражке с кокардой, стоящим за штурвалом. А вокруг кружат чайки, провожая пароход в дальнее плавание, – затаив дыхание и закрыв глаза (видимо, ему так лучше представлялось), говорил Пашка.

– Кончай мечтать, Лопухов, – прогонял всех чаек Лёшка. – Капитон Терентьевич, конечно, замечательный человек, а ты неисправимый романтик.

Но смена директора была лишь частью огорошившей ребят новости. Новый руководитель решил провести настоящую «перестройку», изменив весь школьный распорядок и устав. А первым делом предлагалось уволить всех старых учителей и набрать новых. Не то чтобы Лопухов и Калинин жили душа в душу с преподавателями, но так просто отдавать их они не хотели. Как-никак с ними у ребят было связано столько воспоминаний, замечаний в дневнике и воспитательных бесед. И Пашка с Лёшкой своих учителей любили, даже несмотря на случайные тройки, а бывало, и двойки, в особенности за поведение. Да и учителя отвечали тем же, ценили их начитанность и любознательность. А все чудачества и неугомонность ребят они списывали на счёт двенадцатилетнего возраста, когда трудно усидеть на одном месте. Так что, вопреки всему, в учебном коллективе царила полная гармония.

Особую же любовь мальчики испытывали к учительнице русского языка и литературы Любови Николаевне Добротиной. У обоих, правда, с такой строгой дамой, как грамматика русского языка, дела не клеились. Но и у Лопухова, и у Калинина всегда ярко проявлялся творческий потенциал, а Любовь Николаевна этому всячески способствовала. Она поощряла первые литературные опыты Лопухова и никогда не отказывалась проверить его очередной отчёт о взятии бастиона, поисках сокровищ или пропавшей экспедиции. Часто Пашкины сюжеты были просто сборной солянкой из всего прочитанного им мирового наследия приключенческой литературы. Но плоды его собственной буйной фантазии в них тоже присутствовали. «Проблема в том, – говорила Добротина, – что язык у Лопухова пока ещё сырой и деревянный». В смысле не тот, что во рту – там у Пашки был обычный язык. Тоже сырой, правда, не деревянный, а вполне себе мясной. А вот с тем языком, которым он писал свои опусы, пока ещё были проблемы. Но Любовь Николаевна никогда не выносила их на строгий суд. Наоборот, как читатель, заинтересованный в продолжении книги, она поощряла Пашку к дальнейшему творчеству, ну и параллельно выправляла его «сырой и деревянный».