Тараканья охота
Шрифт:
Все вздрогнули, а «особа» продолжала:
– Мы будем с вами изучать правила нашего «великого и могучего» языка, как о нём ещё сказал один из талантливейших писателей восемнадцатого века Михаил Васильевич Гоголь. Я вас научу говорить и писать, как следует.
В классе прошёл ропот…
– Так, и «болтологию» мне здесь не думайте разводить. Запомните, слово «язык» в названии моего предмета не нужно воспринимать буквально, как призыв к работе этого органа. Пусть ваши милые розовые язычки, – и Орфография состроила ехидную гримасу, – покоятся в ваших ротиках. Там они будут сохранней, иначе вы рискуете расстаться с ними навсегда!
Весь оставшийся урок протекал примерно в том же
…Лёшка с Пашкой из кабинета русского выползали как два сморённых солнцем дождевых червя.
– Да, Лёха, это полное хау-ноу. Чего-чего, а такого даже я не ожидал.
Калинин молчал, видно было, что в голове у него идёт тяжёлый мыслительный процесс.
Глава 6
Следующим уроком был английский. Кабинет иностранного всегда вызывал у друзей прилив самых хороших чувств. Лопухов обожал английский, несмотря на весьма незавидные знания языка. У Лёшки же были очень хорошие способности не только к английскому, а вообще к языкам. Ещё в детстве Калинин пробовал постигать азы японского. По телевизору в то время шла обучающая программа, и Лёшка, как добропорядочный полиглот, не пропускал ни одного выпуска. К окончанию курса обучающих передач, он выучил японский в совершенстве, но потом, из-за отсутствия постоянной практики, забыл. И теперь на просьбы Лопухова сказать что-нибудь по-японски, мог похвастаться только «саёнара», то есть «здравствуйте».
Позже Калинин решил самостоятельно изучать французский, по учебникам и дискам. Но на второй неделе курса аудирования сказал Пашке: «Всё, бросаю. Слишком картаво говорят, у меня так даже язык не поворачивается. Боюсь его сломать. Ещё пригодится». С тех пор свои лингвистические задатки Лёшка развивал лишь в английском. И его старания вознаграждались хорошими результатами. Пашка же не мог похвастаться такими блестящими знаниями, но английский всё равно обожал.
В прошлом году к ним, тогда ещё шестиклассникам, пришла новая молодая учительница – Анастасия Геннадьевна Улыбайкина – и сразу очаровала весь класс. Калинин ещё запомнил первую реакцию Лопухова на появление Улыбайкиной в их жизни. Естественно в жизни школы, а не их собственной. Своими впечатлениями от молодой «англичанки» Пашка поделился с другом сразу же после урока. Он бы и на уроке это сделал, но боялся, что его подслушают Кокосов с Абрикосовым. Пришлось дожидаться перемены, хотя Пашке не терпелось рассказать Лёхе о вспыхнувших чувствах.
– Вот повезло-то, Дарданелла, такую училку дали – закачаешься! – выражал он свои бурные эмоции. – И красивая, и умная, ещё и английский знает. Обалдеть можно!
– Лопухов, ты что-то не очень уважительно отзываешься об объекте твоей новой страсти: училка. Во-первых, она для тебя не училка, а Анастасия Геннадьевна, хотя бы потому, что старше тебя минимум лет на десять. А во-вторых, куда подевалась твоя романтика?
– Не придирайся к словам, Дарданелла. Случайно вылетело, от переизбытка чувств. У меня, между прочим, потом в голову сразу пришли стихотворные строки. И если бы ты не перебивал меня, то даже узнал бы
– Так-так-так, очень интересно послушать. Может, из Пушкина: «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя, одна в глуши лесов сосновых, давно-давно ты ждёшь меня»?
– Дарданелла, у тебя просто потрясающее умение всё высмеять. Ты можешь проделать такой номер с любыми, даже самыми благородными порывами, – возмутился поведением Лёшки Лопухов. – Во-первых, Анастасия Геннадьевна ещё совсем не дряхлая, если ты сам не заметил. А во-вторых, мне вспомнились совсем не эти строки. С удовольствием бы прочитал, только такой толстокожий бегемот, как ты, всё равно в них ничего не поймёт, – съязвил Пашка.
– Я буду очень стараться, Паш. Читай же, публика просит. «Спой, светик, не стыдись», – подбодрил его Калинин. – Ну? Чего ты ждёшь, аплодисментов?
– Да уж. Если от тебя чего-то и можно дождаться, то только ножа в спину… в фигуральном смысле выражения. Твоё счастье, что я сегодня добрый, – пояснил Пашка своё намерение всё-таки приобщить Лёшку к прекрасному. Хотя, на самом деле, ему просто хотелось похвастаться знанием стихов, которые он сам прочитал в случайно кем-то обронённой любовной записке. Так как в записке было указано одно лишь имя адресата, точнее, адресатки, – Катя, то Пашка не смог сделать то, что диктовали его благородные порывы, а именно вернуть записку. Вешать объявление о находке на школьное расписание Пашка тоже не стал, решив, что это не этично и он, того не желая, может раскрыть чью-то тайну. Выбросить записку у Пашки не поднималась рука, поэтому он её сохранил, а стихотворение выучил наизусть: должна же быть хоть какая-то польза от находки. – Стихи! – громко произнёс Пашка и приступил к декламации:
Среди планет, в мерцании светил,
Одной звезды я повторяю имя,
Не потому, чтоб я её любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у неё одной прошу ответа,
Не потому, чтоб было с ней светло,
А потому, что с ней не надо света, –
на одном дыхании прочитал Пашка.
– Красиво. Это чьё?
– Не знаю, кого-то из великих.
– Это я и без тебя понял, – ответил Лёшка. – Но молодец, что хоть себе не приписал. Хотя я бы всё равно не поверил… И что, ты теперь хочешь прочитать их Улыбайкиной?
– Да, а что в этом такого? Женщины любят стихи.
– Ничего такого. Только переведи сначала на английский, а то вдруг она не поймёт. Она же сегодня ни слова по-русски не сказала, – пошутил Лёшка.
– Очень смешно. Ха-ха-ха. Прибереги свои шуточки для других, а над своими чувствами я не позволю смеяться, – грозно глянул на Калинина Лопухов.
– Постой, Пашка. А как же Добротина? Ведь ты говорил, что твоё сердце навсегда принадлежит ей, «этой потрясающей, интеллигентной и умной женщине». Или я что-то путаю?
– Не путаешь. Добротину я и сейчас люблю и уважаю. Но как ты не можешь понять, Лёха, что сердце творческого человека не может принадлежать одной женщине? Оно принадлежит всем женщинам мира сразу.
– А! Ну, тогда дальнейшие вопросы отпадают, – отступился Калинин.
А у Пашки с тех пор появился новый объект для поклонения и почитания. Улыбайкина всегда придумывала какую-нибудь игру, направленную на усвоение выученного материала, и проводила её в классе. Пашка принимал в играх самое активное участие и болтал без умолку, правда, больше по-русски: по-английски ему было трудно говорить быстро, а привычные скорость и темп речи ему не хотелось сбрасывать. Поэтому, чтобы объясниться на уроках иностранного, Лопухов нередко прибегал к помощи родного языка.