Таран и Недобитый Скальд
Шрифт:
Графиня тем временем продолжала импровизированный “панегирик”:
— Беспутные девки! Рыжие ведьмы! Шлюхи! Грудастые уродины! Жирные распутницы!
Я решила, что мне пора вмешаться, и не осталась в долгу:
— Три мосла и кружка крови! Доска — два соска! Три метра сухостоя! Спина, спина и сразу ноги! Плоскодонка! Вобла сушеная! Замухрышка бесноватая!
— Чтоб тебе в аду гореть! — завыла графиня.
— Чтоб тебе всю жизнь “Войну и мир” ксерокопировать!
Графиня остановилась, перевела дух. В их счастливые времена Толстой еще не родился, поэтому мое пожелание было неактуально. Но графиня уразумела, что словесная перепалка
С независимым и гордым видом он промаршировал к графине и что-то квакнул… Елки, что тут началось! Из-за плеча графини выросла громадная величественная фигура женщины в черном с бледным лицом и разметанными по плечам угольно-черными волосами. Надо сказать, справедливости ради, что красоты она была неописуемой. Чтоб вам было понятно, скажу, что Клавка Рубероид, то есть Шиффер по сравнению с ней была так… победительница конкурса красоты деревенских дурочек. Женщина только глянула на моего рыженького, и тот резко побледнел и сжался в куриный пупок. Тем временем из-за плеча одного из мужиков выскочил какой-то мелкий ошалелый упырь и без лишних разговоров заехал Уле в мордашку по самые ноздри. Из последних сил мой неудачливый воитель пустился наутек и спрятался, где бы вы думали? За лифом моего платья, предварительно сжавшись в размерах. В другой раз я сама напистонила бы Уле по самое не балуйся, но тут случай был особенный и лучшего окопа было не найти.
Женщина обвела всех презрительным взором, скривила губы и исчезла. Ула стучал зубами в рюшечках декольте.
— Кто была эта женщина? — тихо спросила его я.
— К-королева Худа, — провыл малыш, корчась от пережитого ужаса. Я вздохнула. Ула был окончательно дестабилизирован. Еще немного, и я буду похожа на идеал советской женщины: “В одной руке сетка, в другой — Светка, впереди план, на груди дохлый Ула!”
Между тем графиня напыхтела все-таки себе хреновенький факел и, обрадовавшись, бодренько замахала им, выкрикивая всякие нехорошие слова.
Я окончательно разозлилась. Последний раз я так сильно злилась, когда на выпускном вечере помяла парик учительнице литературы… Поэтому, когда графиня подскочила ко мне со своей гигантской спичкой, я усилием воли отбросила ее к сосне вместе с так называемым факелом. Пока удивленная тетенька корчилась в маленьком импровизированном пожарчике, я попыталась разорвать веревки. Фигушки! Сила моя действовала спонтанно, и я совсем не могла ею управлять.
Тем временем пришибленную пироманку спасли, сделали ей новый факел, и, что бы вы думали, она опять поскакала ко мне! А зря! Видно, мама Бульдог не говорила ей, что спички — дурам не игрушка. Рядом с прыгающей графиней Маленберг шарахнула молния, да такая, что она превратилась из белой изнеженной аристократки в местный вариант Анжелы Дэвис. Она (графиня, а не Анжела) пощупала стоящий торчком скальп и издала страшный вопль.
Я опять попыталась освободиться. Бесполезно! Сил не хватало… Кто у них тут веревки вьет? Придушу!
Ула уже пришел в себя и, высунувшись из-за моего лифа, невозмутимо обозревал окрестности, приставив к глазам руку козырьком. Я зашипела:
— Перестань изображать из себя генерала Гурко
— Помощь едет! — спокойно ответствовал Ула, махнув ручкой по направлению к церкви.
В самом деле, вдали виднелся одинокий всадник, во весь опор несущийся по направлению к нам. Бандюки тоже его заметили и мрачно почесали пупки, готовясь к схватке. Холодильная Установка и жена управляющего с маниакальным упорством пытались зажечь новый факел для графини, а сама “виновница торжества” обскребала пепел с рожи и пока что пыталась испепелить меня взглядом.
— Я все равно тебя сожгу! — шипела она. Ну, что я говорила! Шекспир да и только! А какие страсти!
— Поосторожней, девуля! — посоветовала я похожей на закопченный чайник графине. — А то я тебе не только череп выверну, но и голову загоню в грудную клетку — будешь как через решетку на мир… зырить! — и я мрачно рассмеялась. Ула подхалимски похихикал.
Всадник был уже близко. Я пригляделась и узнала в нем… барона! Вау, он сам сподобился проверить, что творится с его диверсантами.
— Папа! — вдруг громко заорала София. — Отец! Я здесь, спаси меня!
Барон пришпорил бедного коняшку. Все просто. Еще когда София залепетала о том, что ее папа барон, я подумала о моем хозяине. А вспомнив слова лесной ведьмы, что барон готов сжить Маленбергов со свету из-за любимого дитяти, я сопоставила факты и поняла, зачем барон нанял нас с Джеральдом… Ну что ж. Я почти выполнила задачу — вот она, София, единственная дочь барона, живая и сопливая.
Мужики отвлеклись на барона. Тот грозно махал своей палкой и грозил старинным мушкетом, а немытики пытались стащить его с коня. София выла, графиня ругалась, Петерсен стонал — да это просто праздник какой-то! С музыкой и народными песнями! Но несмотря на то что барон храбро отвлекал основную часть карательного отряда, остальные сгруппировались и пошли на меня свиньей — графиня с очередным факелом впереди и две помощницы по бокам.
Положение становилось опасным. Биться сразу с тремя, вооруженными и сумасшедшими, будучи перевязанной как новогодний подарок, мне было несподручно. Я шарахнула в них слабенькой молнией, но промахнулась и скорее поддала жару, нежели отвадила инквизиторок. Бабы неумолимо надвигались, воинственно клацая зубами…
И тут, как в кино, пришла помощь. Со стороны церкви бежали, крича и улюлюкая, толпы разгневанных деревенских жителей с топорами, вилами, косами, в общем, со всем, что под руку попало. Я заметила в толпе разъяренного, как бык, кузнеца, его жену, науськивающую муженька, фру Йонасдоттер и слуг из усадьбы, большую Анну Марию, маленькую Анну Марию, Барбру с чулками, водруженными как знамя на вилы и всех-всех-всех замечательных людей… Но главное, впереди, на белом коне несся грозный рыцарь! Без доспехов, правда, но все равно выглядел он колоритно!
Бабы с факелом остановились и начали организованно отползать к лесу. Мужики уже почти стащили барона с лошади, но тут прекрасный рыцарь прямо на скаку схватил одного урку и так приложил о близлежащее дерево, что мужик навеки стал его большой веткой. Барон резво затоптал остальных и поскакал к ревущей дочери.
Спаситель на коне приблизился, и я узнала… Карла Юхана! Он скатился с лошади и принялся страстно рвать веревки руками. Между делом он признавался в любви. Очень романтично получалось: