Таран
Шрифт:
Нельзя сказать, чтоб Костыль воспринимался Васей как друг-портянка, ибо с командой Калмыка его отношения были, как известно, далеки от идеальных, а за последние дни буквально балансировали на грани войны. Костыль был в прямом ответе за Седого и Гогу, не говоря уже о всяких там панкратах, пятаках, микитах и т. д. Однако жизнь штука сложная. Вася, чуя, что Калмыкова система после полета Жоры с моста явно дала трещину и заколебалась, решил, что большого худа в переговорах с Костылем не будет. В конце концов, сейчас как раз тот момент, когда Костя будет выбирать,
В общем, Вася согласился принять Костыля в «Супермарине», оговорив, правда, чтоб тот не вез с собой много народу — угощать нечем.
Костыль прибыл примерно в половине третьего и практически один. Только шофера с собой взял. Рома, как положено, встретил его во дворе и сопроводил к Васе. Самолет велел кофейку сварганить, чтоб в сон не клонило. Само собой, не в маленьких чашечках, а в фарфоровых пивных кружках. Заварили так, что аж ложка стояла.
— Ну, так что за разговор? — спросил Вася после того, как Костыль отхлебнул первый глоток.
— Разговор сложный. Насчет Жоры ты, конечно, в курсе?
— Да, информировали. Говорят, в субботу хороните?
— Именно так. И народ просит, чтоб ты на эти похороны пришел.
— Народ — это, надо понимать, рабочий класс, колхозное крестьянство и трудовая интеллигенция? — произнес Самолет без улыбки.
— Народ — это я, Проня и основная масса конторы.
— Что-то странно это, корефан. Если вы меня там мочить собрались, то это не лучшее место, право слово. А ежели вам надо, чтоб я соболезнования выразил, то я их могу по факсу прислать, не разорюсь от этого. Наконец, ежели вам треба, чтоб я перед гробом покаялся: мол, Жорик, прости засранца, я тебя по глупости замочил! — это вообще не ко мне. Кто его мочил, если его вообще мочили, а не он сам по пьянке искупался, мне лично неизвестно. Улавливаешь?
— Вась, это не по теме базар. Никто тебя в этом деле не винит. Хотя поначалу именно так думали. Даже не только мы, а и Вова в том числе.
— Мне Вова нынче утром сам лично сказал, что по этой линии претензий не имеет. С другой стороны, он мне сообщил, что вы даже не знали, куда он в тот вечер ездил…
— Сказать по правде — знали. Но Вове, понимаешь ли, говорить не стали. Потому что дело весьма и весьма скользкое…
— Ты, Костя, конечно, человек по жизни простой, но у меня самого много скользкого под ногами. Может, не стоит вашу скользятину к моей добавлять?
— Не скажу, что ты не прав, Самолет, но есть случаи, в которых надо искать общие точки опоры. Чтоб не поскользнуться, естественно. Могу тебе сразу сказать, что такая точка опоры есть. Кейс с документами, которые собрал Крылов, царствие ему небесное.
— И ты, друг мой Костя, решил, будто я этот кейс по-черному заныкал? — На сей раз Самолет позволил себе укоризненную улыбочку. — А может, это «дядя Вова» предложил
Костыль, как это ни странно, только усмехнулся.
— Братан, самый смех, что Вова убежден, будто кейс у меня. Не знаю, когда ты с ним вчера утром общался, но боюсь, что незадолго до или после меня. И ручаюсь, что он насчет этого кейса давил на нас обоих. Но в том-то и дело, что кейса у меня нет. Боюсь, что и у тебя тоже.
— Спорить не буду. Есть подозрения на Седого, точнее, были. Но сейчас даже Вова не верит в то, что он жив. Нашелся скелетик-то.
— И то слава Богу. Я лично, прости за цинизм, конечно, в таких вопросах не ошибаюсь. Седой должен был в это самое превратиться, судьба у него такая.
— Ладно, допустим, в этом вопросе особых претензий мне предъявлять не захочется. Могу Пятака с Микитой и Панкрата позабыть. Но Гога, Кум, Кила… Это хорошие ребята были.
— Конечно, иногда трудно через такое дело переступить. Вообще-то, я насчет этого думал. Сам, наверное, соображаешь, что я когда сюда направлялся, то хорошо подумал. Например, над тем, что отсюда могу и не вернуться.
— Вот это ты зря, — заметил Самолет. — Здесь у меня место чистое и непорочное. В других местах с людьми иногда что-то случается, а здесь, в натуре, — никогда.
— Прости великодушно, не знал. Но мне, если на то пошло, наплевать было, сегодня заканчивать или в субботу. Даже если смотрящий еще неделю выделит. Потому я, если ты меня не выручишь, все равно — пропащая душа. Как и ты, конечно, если не достанешь кейс до субботы.
— Интересно ты, братуха, углы загибаешь! — покачал головой Самолет. — Значит, постановляем, что кейс наша общая точка опоры. Но ни у тебя, ни у меня его нет. На что ж нам с тобой совместно опираться, на воздух?
— Вообще-то, это тебе, как Самолету, сподручнее, — хмыкнул Костыль. — Но я могу тебе кое-какие карты открыть. Если ты мне поможешь разобраться в финансах, а если уж совсем откровенно сказать — пристегнешь нас к своей фирме.
Вася хоть и ждал чего-то подобного, но не сразу поверил ушам.
— Ты это сам придумал или с братками обсудил?
— Обсудил. Жорик слишком хитрый был, замкнул на себя почти все, что касается бабок, вложений, перемещений и так далее. Конечно, он от нас, своих братанов, должно быть, страховался, но результат вышел хуже некуда. Он нырнул с моста, а нам надо три месяца в его бухгалтериях разбираться, чтоб не влипнуть по-крупному. Конечно, у нас есть спецы, но он их четко держал на узких вопросах.
— Что ж он, сам за главбуха работал? — недоверчиво произнес Вася.
— Нет, главбух у него писал то, что фининспекторам показывали. А были еще нормальные бумаги, в которых без поллитры не разобраться.
— Ну и что, ты думаешь, я помогу тебе в Жориных делах распутаться? Или приму на себя долги, которые он наделал? Что-то несерьезно, братан, на тебя не похоже.
— Долгов там быть не должно, — нахмурился Костя. — Наоборот, там нам много должны, по идее. В том числе и по дивидендам, так сказать.