Тарантул (илл. Н. Кочергина)
Шрифт:
Казанков отвечал охотно и даже несколько торопливо, видимо боясь, что его могут заподозрить в неискренности. Иван Васильевич не спускал с него глаз, и малейшее изменение в выражении лица не ускользнуло бы от его внимания. Без сомнения, он говорил правду.
– Что вам сообщили про Завьялова?
– Ничего особенного. Просто приказали передать ему письмо… Разрешите еще закурить?
– Курите.
Пока арестованный закуривал, Иван Васильевич делал пометки на листе бумаги. Бураков сидел, сжав губы, стараясь не пропустить
– Я попрошу вас повторить слово в слово ту фразу, которую вы должны были сказать при явке в аптеку, – продолжал Иван Васильевич.
Арестованный повторил.
– Ее нельзя перефразировать или переставить слова по-другому?
– Нет. Заставили выучить наизусть и несколько раз спрашивали. Это как пароль.
– Так. А все остальное можно говорить своими словами?
– Да. Он уже будет знать, что «свой».
– Дальше. Что вы должны делать после того, как разыщете знакомых?
– После двадцатого числа нужно было прийти опять в аптеку и спросить: какие сведения есть от Григория Петровича? Не заходил ли он к нему?
– К кому?
– К этому… к Шарковскому. Тогда он скажет, где искать или ждать Григория Петровича.
– Дальше.
– Все. Остальное будет приказывать Григорий Петрович. Я должен быть в его подчинении.
Иван Васильевич снова сделал несколько пометок.
– Теперь скажите, кто такой Григорий Петрович? Вы его знаете?
– Видел два раза. Очень серьезный человек.
– Как его фамилия?
– Мальцев.
– А еще как?
– Больше мне ничего про него не говорили. Правда, один раз, когда он проходил по коридору, так мне шепнули: «Тарантул».
– Кто шепнул?
– Один из наших полицаев.
Иван Васильевич переглянулся с помощником, и тот понял начальника.
– Разрешите сейчас сходить? – спросил он вполголоса, наклоняясь к нему.
– Да. Там есть отдельный пакет…
– Принести фотографию?
Иван Васильевич кивнул, и Бураков ушел в архив разыскивать нужный документ.
– Какой он из себя, этот Мальцев?
– Невысокого роста, широкоплечий. Лицо бритое, немолодой. Одет…
– Каких-нибудь особых примет не заметили? – перебил его Иван Васильевич.
– Нет. Ничего такого…
– Кроме Шарковского, вам не давали других адресов?
– Нет.
– Ну а если, предположим, Шарковский арестован или убит снарядом?
– Тогда приказано двадцатого с утра дежурить где-нибудь поблизости, ловить Григория Петровича и предупредить его.
– А если он не приедет?
– Три дня приказано ждать по утрам.
– На чем должен приехать Мальцев? Тоже через залив?
– Нет. Точно я не знаю, но полагаю, что его сбросят на самолете.
– В каком месте?
– Не могу знать, но, наверно, не под Ленинградом. В Ленинград он должен приехать законно.
– Почему
– Да видите ли… Как-то в прошлом году был у меня разговор с одним полицаем. Раньше, до суда, мы с ним вместе сидели в камере и познакомились. Говорили мы про партизан. Боялись, конечно… Нам от партизан доставалось крепко. Вот он мне и рассказал, что партизаны через линию фронта на самолетах получают боеприпасы… И людей им скидывают на парашютах. Потом и про фашистов рассказал. Немцы, говорит, тоже в советский тыл своих забрасывают. «Пятую колонну»*. Говорил, что есть где-то такое место, куда по ночам самолеты с людьми летают, а назад пустыми возвращаются.
– А где это место?
– Этого он не знал. Ему, видите ли, пришлось некоторое время на аэродроме работать, так он приметил.
– Кто кроме вас должен быть еще заброшен в Ленинград?
– Должны приехать, но только после двадцатого, когда Григорий Петрович сигнал даст.
– Расскажите об этом точнее.
– Точнее не могу. Я только догадываюсь, потому что опрашивали многих, кто раньше в Ленинграде бывал. Ну они и проболтались в разговоре между собой. А вообще это всё под секретом держат. У них просто. Чуть заподозрили, пуля в затылок – и весь разговор. Они с нашим братом не очень миндальничают.
– О чем вы говорили с Мальцевым?
– Знакомились. Он меня спрашивал про жизнь, про семью, про суд… Человек он серьезный и обстоятельный. Глаза острые. Кажется, всего насквозь видит.
– Он русский?
– Вот не могу сказать. Говорит чисто, не отличишь. Наверно, русский.
– Все, что вы говорите, правда?
– Все правда. Какой мне смысл сейчас врать?
– Курите, не стесняйтесь, – предложил Иван Васильевич и прошелся по комнате. – Я верю вам, но, конечно, все, что вы сказали, придется проверить.
– Пожалуйста, проверяйте.
– Сколько денег вы получили?
– Тридцать тысяч.
– Они фальшивые?
– Кто их знает… Полагаю, что фальшивые. Уж очень все новые.
Вернулся Бураков и передал начальнику две фотографии. На одной из них Жора Брюнет был снят с отцом, на другой только отец, но в молодых годах, в студенческой форме. Ровно год пролежали фотографии в архиве советской разведки и вот пригодились.
Иван Васильевич передал фотографию арестованному.
– Этого человека вы не встречали там?
Нахмурив брови, Казанков уставился на карточку. Поднес ее к свету. Брови его удивленно поднялись.
– Так это же он… Григорий Петрович. Только помоложе. А мальчика не знаю.
– Вы уверены, что на фотографии снят Тарантул?
– Насчет Тарантула не уверен, потому что слышал случайно, а насчет Мальцева Григория Петровича уверен. Это он и есть.
Иван Васильевич взял фото и положил в папку.
– Что вам говорил Мальцев про Завьялова? Вспомните хорошенько.
Казанков подумал, потер рукой лоб.