Тарантул
Шрифт:
Скоро вернулись фартовыми - наехал следователь, столичная штучка, задает идиотские вопросы о бандитах, которые будто разбойничают под фабричным забором, а ВОХР их бьет смертным боем.
– Леха! Тебя тож призывают, - вспомнили.
– Колись, браток!
– Расскажу, как на духу, - пообещал, - о ваших подвигах, бабники.
... В очередном казенном кабинете с пыльными шторами и пыльной мебелью вел прием населения человек в гражданской одежде. На этот раз это был молодой человек с ужимками бывшего комсомольского вождя.
– Ермаков, - представился, указав на стул.
– Прошу садиться.
– Спасибо, - сказал я.
Столичная штучка для солидности пролистала страницы пятилетнего плана развития фабрики имени Розы Люксембург, просмотрела список ВОХРа, задала вопрос:
– Иванов ваша фамилия, так?
– Да, - не спорил я.
– Известная она, - поставил галочку в списке.
– На ней вся Рассей матушка держится, так?
– Да, - не спорил я.
– А Лаптев ваш отчим?
– Отчим.
– А почему не взяли его фамилию?
– Иванов мне больше нравится.
– Да?
– Да.
– А что вы можете о нем сказать?
– В каком смысле?
– удивился я.
– Во всех смыслах. У вас, кажется, конфликт был?
– Конфликт, - хныкнул я.
– Считайте это так. А все остальные вопросы к нему самому.
Следователь пролистал страницы дела, пробуравил меня взором, будто ждал, что я тотчас же начну каяться:
– Надеюсь, вы в курсе всех событий?
– Событий где?
– решил уточнить.
– В вашей деревне.
– А что случилось?
– удивился я.
– У нас тишь, да гладь, да Божья благодать.
– Какая там в пи... ду благодать!
– был откровенен в своих чувствах.
Я развел руками: каждый видит то, что хочет видеть. То есть мы не понравились друг другу - у гражданина начальника полностью отсутствовало чувство юмора; он надувал щеки, пыжился и был смешон, чернильная душа. Ему казалось, он настолько хитер, что подозреваемый оговорит не только себя, но и выявит разветвленную сеть сообщников. А я почему-то этого не делал.
– Трудный контингент, - признался наконец.
– Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Так не бывает, товарищи мои дорогие.
– Да, - согласился в очередной раз.
– Вот ты, Иванов, закончил, дежурство в четыре часа, так?
– Так?
– В четыре ноль пять работницы фабрики слышали выстрел, так?
– Не знаю, - пожал плечами.
– Я ничего не слышал.
– И ничего не видел?
– заерзал на стуле.
– Почему?
– Потому что привык к стрельбе.
Шумно вздохнув, следователь помял руками лицо, вспоминая, с кем, собственно, имеет дело:
– Да, да, понимаю... Хотя с другой стороны, в такую драку мог ввязаться только человек с определенной физической и психологической подготовкой, так?
–
– Как понимаю, ты на войне убивал, Иванов?
– Меня тоже убивали. И что?
– Ничего, - ответил со значением. И решил уязвить вопросом: - Ты как пошел из фабрики?
– Ногами, - сказал я.
– И куда пошел ногами?
– Вперед.
– Вперед ногами выносят, - заметил Ермаков.
– А если от проходной, то куда. Влево? Вправо?
– В противоположную сторону, если от места события, - улыбнулся, чувствуя, как вскипает моя кровь, попорченная ненавистью и болью.
– Уверен?
– В себе - да, - продолжал улыбаться, представив, как раскалываются шейные позвонки моего слишком сметливого собеседника от гранта - приема удушения. Захват, рывок - и все, скорый и удобный переход из одного беспокойного состояния в другое, покойное.
Видимо, молодой следователь почувствовал угрозу своей личной безопасности - бесславно пасть в казенном кабинете от рук невразумительного подозреваемого? Подобный казус в его планы не входил. Или просто притомился от моей многообещающей улыбки душегуба?
– Я бы на твоем месте, Иванов, подумал об алиби, - проговорил со значением.
– Понимаешь о чем речь?
– Нет.
– Например, где был ночью, когда в баре "Марс" произошли убийства.
– Дома.
– С кем?
– С Чеченцем, - хотел ответить и не успел: дверь приоткрылась взволнованный голосок секретарши Розочки сообщил, что столичную штучку ждет телефонная связь в директорском кабинете.
– Минуточку, - и Ермаков поспешил выйти вон.
А я остался, обратив внимание на свои руки - они были влажными, словно я как в детстве бегал под дождем, пытаясь поймать слезы облаков.
Страха не было - на войне как на войне. Слишком быстро приближался фронт, громыхающий канонадой, и нужно было перестраивать систему обороны. Угроза исходила от "марсиан", мной легкомысленно отпущенных. Знал, двоим не повезло - угасли на больничных койках, даже современная медицина не смогла устранить слом молодых организмов, а вот третий с простреленной лодыжкой отдыхал в палате, окруженный всеобщим вниманием, как родных, так далеко не близких по родству людей, заинтересованных в пациенте, вернее в его информации.
Моя оплошность в том, что так и не отучился от красивых жестов. Не просчитал ситуацию, вот в чем дело. Надо исправлять ошибку, да как?
Мои размышления на животрепещущие проблемы текущего дня прервал следователь. Тиснув голову в щель двери, крикнул, что я пока свободен. И пропал, словно его и не было. Что за чертовщина? Судя по всему что-то случилось? Что?
От пахнущей южным дендрарием и ночами заполошной любви Розочки я узнал по большому секрету, что именно произошло: в городской больнице №1 кого-то убили, прямо в охраняемой палате, какая жуть!..