Тарантул

Валяев Сергей

К удовольствию следователя Ермакова, было установлено, что Василий Васильевич проявлял интерес к человеку по прозвищу Чеченец.

– Да, - честно отвечала Полина, - я знакома с ним, это Алеша Иванов, мы дружили.

– Ах, дружили, хихикала столичная штучка, - а, быть может, и любили?

– Что вы имеете ввиду?
– не понимала.

– То, что имею, то и введу, - вел психологическую атаку следователь. Мы тебя, голубу, быстро освидетельствуем на правду... Вон какие у меня орлики... Вздыбят тебе перышко, пташечка блядская...

Ну

и так далее.

Девочка Полина не привыкла к нашей безвкусной, как пельмени, жизни. Споткнувшись, упала на брусчатку, разбив лицо в кровь. Ей в этом помогли, и никто не пришел на помощь.

Все слишком заняты собой - главный принцип нынешнего периода разложения. Мы плаваем в скисшей болотной жиже на проплешинах удобных и мягких кочек, считая, что выполняем великую миссию человечества: размножаться и размножаться для будущих космических полетов на дальние галактики, чтобы их тоже загадить и превратить в невылазную топь.

Что же я? Я такой как все. Был бы другим, девочка Полина жила. А так она ушла в низкое и дождливое небо, как под штормовую волну.

У меня много недостатков и всего одно достоинство - всегда сдерживаю слово. Я предупредил господина Ермакова, что он скоро будет трупом. Мне, кажется, не поверили, и зря. Списали открытое предупреждение на неадекватное состояние души и тела после профилактической взбучки. И потом, какой дурак говорит в лицо врагу, что он грезит его уничтожить?

Такой сумасброд нашелся на широких областных просторах. И ему не поверили, надеясь на защиту отряда спецназначения.

Следственная столичная бригада разместилась в бывшей райкомовской гостинице, внешне похожей на казарму.

Ее отремонтировали, зажгли в ночи новое название в духе времени "Спутник-плюс", да большевистская суть не изменилась. У парадных дверей, как стоял вооруженный человек, так и стоит. Только вместо кронштадского матроса - боец спецподразделения быстрого реагирования c короткоствольным автоматическим оружием и в бронежилете.

Ближе к вечеру уже знал, в каком номере проживает следователь Ермаков. Для этого не пришлось совершать фантастических кульбитов, как это частенько случается в кино. Я занял удобное местечко в пыльном и уютном чердаке жилого дома, соседствующего с однозвездным отелем, и, пользуясь морским биноклем, проследил за своим врагом.

Видел, как он, мятый после трудовых трудных будней, зашел в стандартный полулюкс, напоминающий мутный аквариум, где давно не меняли воду, как ослабил удавку галстука, как зашторил окно, словно почуяв, что за ним ведется наблюдение.

Я мог подарить ему легкую смерть - выстрел из оптической винтовки, что может быть проще. Этого было мало. Для меня.

Я хотел, чтобы этот самоуверенный выблядок, воспитанный в лучших традициях презрения к человеческой жизни, как величине ничтожной, испытал все прелести умерщвления и, чтобы в свой предсмертный миг, понял прописную истину: насильственно подыхать страшно, неприятно и не хочется.

Неожиданно ночное, брюхатое угрюмыми облаками небо очистилось,

и я увидел умытые дождем, чистые звезды. Приблизив биноклем ткань бесконечного небесного пространства, я вспомнил, что уже видел эти жесткие, точно из жести, планеты. И понял - это знак. Для меня. От родных людей, кто теперь проживает в иных астральных мирах, где никто никого не убивает.

Потом небеса затянулись мозглой пеленой, и мой родной городок, подобно раскроенному рифами кораблю, погрузился в пучину сна и мрака.

Известно, самый крепкий сон случается на переходе ночи в утро - в четыре часа. Такое впечатление, что в это время наши души, покинув бренную плоть, гуляют в иных параллельных мирах, и думать не думают возвращаться в опостылевший кокон.

Именно эти минуты самые удобные для принципиальных и радикальных действий.

Проникнуть в гостиницу не составляло, как говорится, никакого труда достаточно открытой форточки в клозете.

Запах в коридоре был удушлив - пахло хлоркой, ваксой, щами, простынями, бывшими лозунгами о партии - нашем рулевом, газетами и водкой. Что-что, а партийные активы всегда проходили на высоком идейно-политическом уровне возлияния проклятой.

Кажется, эта традиция имела место быть и в сложный период демократических преобразований. Стены дрожали от мощного и богатырского храпа, если бы я устроил скачки на затертых дорожках, думаю, никто бы не продрал глаз.

Перед блоком, где обитала следственная бригада, дежурил прапорщик, клюющий носом в пятно дежурного светильника.

Тень Чеченца скользнула по нему, и он не почувствовал ее: тень слишком была невесома для его умаянной солдатскими буднями души.

Отщелкнув финкой старый и разболтанный замок, Чеченец проник в полулюкс. А, проникнув, понял, что-то уже случилось в этой жалкой клетушке.

Во-первых, отсутствовал жизнеутверждающий, уверенный храпок. Не люблю людей, уничтожающих своим воинствующим трубным звуком весь загадочный призрачный мир ночи, но он должен был быть. И его не было. Во-вторых, запах. Запах крови - тяжелый, насыщенный страхом.

За доли секунды просчитав ситуацию и не почувствовав опасности, включил фонарик. Луч скользнул по комнате - в луже антрацитовой по цвету мертвой крови лежал следователь Ермаков. С профессионально перерезанным горлом. Во рту - кляп из носка. Ртутные зрачки укатаны под веки, и вместо глаз - бельма.

Я бы не поверил в увиденное, да как не верить собственным глазам. Что за чертовщина? Пожаловать к заклятому врагу и обнаружить его бездыханную оболочку. Обидно. Кто же это решился подстроить такую неприятность? Мне. И когда?

Ах да, я ведь любовался звездными мирами. Вот что значит, иметь дело с людьми, не обладающими чувством прекрасного.

Странно, кому эта столичная штучка ещё нагадила, и так, что рука сама потянулась к его горлу? С ножом.

Вопросы, требующие немедленного ответа, иначе, чувствую, ситуация выходит из-под контроля. Если уже не вышла, как человек из комнаты.