Тарас Шевченко - крестный отец украинского национализма
Шрифт:
Борясь со страстьми обуревающими - и по совету великого наставника - "не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, блажен убо" - и совлекая ветхого человека - Тарас имярек, вооружася духом смирения, и удаливыйся во мрак думы своея - ретива-бо есть за человечество - во един вечер, - был причастен уже крещению духом по смыслу св. писания "окрестивыйся водою и духом - спасен будет", вкусив по первому крещению водою (в зловонии же и омерзении непотребного человечества - водкою сугубо прозываемое) - был оный Тарас зело подходящ по духу св. еванг.
– пропитан бе зело; не остановился на полупути спасения, глаголивый "Елицым во христа креститися - во христа облекостеся". Не возмогивый - по тлению и немощи телесне - достичи сего крайнего
– Тут следует пробел - ибо Тарас имел свидетелем своего величия и торжества немудрого некоего мужа - мала, неразумна и на языке того же злоречия
– В.Кишкин.
P.S. Далее не жди тож от Тараса, о! бедное, им любимое человечество! никакого толку, и большого величия, и мудрого слова, ибо опохмелившийся, яко некий аристократ (по писанию крестивыйся водкою); опохмеление не малое и деликатности не последней водка вишневая счетом пять (а он говорит 4, нехай так буде), при оной цыбуль и соленых огурцов великое множество" (1857).
Пьянство сопровождало Кобзаря в течение всей жизни: от "товариства мочемордів" до последних лет жизни. В 1858 году он записывает в дневнике: "М.С. Щепкин с сокрушением пишет о моем безалаберном и нетрезвом существовании…" Это Щепкин пишет в Нижний Новгород -
Отказаться от спиртного было невозможно. Ибо это был главный источник вдохновения:
Вип'єш перву - стрепенешся,Вип'єш другу - схаменешся,Вип'єш третю - в очах сяє,Дума думу поганяє. (1847)Мы видели активного "мочеморда" Шевченко в переписке с религиозной княжной Репниной.
И во время ссылки письма княжне Репниной должны были свидетельствовать о якобы религиозном настроении их автора: "Я теперь говею и сегодня приобщался святых таин - желал бы, чтобы вся жизнь моя была так чиста и прекрасна, как сегодняшний день! Ежели вы имеете первого или хоть второго издания книгу Фомы Кемпейского "О подражании Христу", Сперанского перевод, то пришлите, ради бога". (1848).
А вот что он думает о религиозности княжны на самом деле: "Вечером втихомолку навестил давно не виданного друга моего, княжну Варвару Николаевну Репнину. Она счастливо переменилась, потолстела и как будто помолодела. И вдарилася в ханжество, чего я прежде не замечал. Не встретила ли она в Москве хорошего исповедника?" (1858).
Там, где есть исповедь, есть и исповедник. Почему это плохо? Двойная бухгалтерия в письмах к высоким покровителям - обычное дело. Шевченко пишет графине Анастасии Ивановне Толстой, жене вице-президента Петербургской Академии художеств: "Теперь, и только теперь я вполне уверовал в слово: "Любя наказую вы". Теперь только молюсь я и благодарю его за бесконечную любовь ко мне, за ниспосланное испытание. Оно отвело призму от глаз моих, сквозь которую я смотрел на людей и на самого себя. Оно научило меня, как любить врагов и ненавидящих нас. А этому не научит никакая школа, кроме тяжкой школы испытания и продолжительной беседы с самим собою. Я теперь чувствую
Если христианин говорит о себе, что он христианин "безукоризненный", значит он духовно тяжко болен.
Он обращается к вице-президенту Академии графу Федору Петровичу Толстому: "После долгих и тяжких испытаний обращаюся к Вашему сиятельству с моими горькими слезами и молю Вас. Вы, как великий художник и как представитель Академии художеств, ходатайствует обо мне у нашей высокой покровительницы". Имеется в виду президент Академии художеств великая княгиня Мария Николаевна.
В 1857 году в дневнике читаем: "Сегодня получил письмо от моей святой заступницы, от графини Настасии Ивановны Толстой. Она пишет, что письмо мое, адресованное графу Федору Петровичу, на праздниках будет передано Марии Николаевне".
Истинное же отношение к великой княгине Шевченко выразил после смерти ее матери императрицы Александры Федоровны:
… Тебе ж, о Суко!І ми самі, і наші внуки,І миром люди прокленуть!Не прокленуть, а тілько плюнутьНа тих оддоєних щенят,Що ти щенила… (1860)Мы помним отношение Шевченко к немцам. Но "німота" бывает разная. Иногда великий кобзарь не брезговал и немцами. Вернее - немками. Одно время он жил в Петербурге у своего друга и земляка художника Ивана Сошенко. Но вскоре тот выгнал своего "великого" друга. Оказывается, последний отблагодарил хозяина тем, что вступил в связь с его девушкой немкой Амалией Клоберг. У кобзаря было большое сердце. И когда надо, он умел закрывать глаза на 5-ю графу. Но это уже…
Тарас Шевченко был частым посетителем публичных домов, которые он называл "храмы Приапа". Хозяйки этих заведений то и дело упоминаются в его переписке и дневнике: "Поклонітесь гарненько од мене Дзюбіну, як побачите. Добряга чоловік. Нагадайте йому про
"В клубе великолепный обед с музыкою и повальная гомерическая попойка… Ночь и следующие сутки провел в очаровательном семействе madamе Гильде";
"Выпил с хорошими людьми рюмку водки, остался обедать с хорошими людьми и с хорошими людьми за обедом чуть-чуть не нализался, как Селифан. Шрейдерс оставлял меня у себя отдохнуть после обеда, но я отказался и пошел к madamе Гильде, где и положил якорь на ночь";
"… добре помогорычовавши, отправился я в очаровательное семейство м. Гильды и там переночевал. И там украли у меня деньги - 125 рублей";
"Пошел к Шрейдерсу обедать, с досады чуть опять не нализался. После обеда зашел к той же коварной мадам Гильде (какое христианское незлобие!), отдохнул немного в ее очаровательном семействе и в семь часов вечера пошел к князю Голицыну".
Ох, "якби ви знали, паничі…"
Широкая натура Кобзаря позволяла ему комбинировать "храм Приапа", т.е. публичный дом, с Храмом Божьим: "Дружески весело встретил Новый год в семействе Н.А. Брылкина. Как ни весело встретили мы Новый год, а, придя домой, мне скучно сделалось. Поскучавши немного, отправился я в очаровательное семейство мадам Гильде, но скука и там меня нашла. Из храма Приапа пошел я к заутрени; еще хуже - дьячки с похмелья так раздирательно пели, что я заткнул уши и вышел вон из церкви. Придя домой, я нечаянно взялся за библию, раскрыл, и мне попался лоскуток бумаги, на котором Олейников записал басню со слов Михайла Семеновича. Эта находка так меня обрадовала, что я сейчас же принялся ее переписывать. Вот она: