Шрифт:
========== I ==========
Кэтрин сидела за маленьким столиком, который был неприлично завален всевозможным хламом, и искала ватные палочки, чтобы подправить свежий маникюр. Полчаса она пыталась ровно накрасить длинные ногти, но что-то вечно мешало, будь то шорох сзади или проезжающая под окнами машина. Ее раздражала любая мелочь. Хватило бы искры, чтобы вывести Кэтрин из себя, но она стойко держалась и продолжала заниматься важным женским делом.
— Так он оказался корейцем? — спросила Анастейша, лежащая на кровати под одеялом.
Кэтрин что-то хмыкнула себе под нос
— Кэт? — не унималась Анастейша, выводя подругу из себя.
— Ты меня отвлекаешь.
Закатив глаза, блондинка демонстративно громко выдохнула и перевернулась на другой бок. Из открытого окна дул свежий летний ветерок, а солнце, бесцеремонно палящее, запустило свои загребущие лучи в маленькую квартирку, где вот уже второй год вдвоем жили лучшие подруги, постепенно превращая спальню в импровизированную баню.
На шторах сидели две мухи и периодически жужжали, перелетая с одного места на другое. Их нельзя было поймать, их нельзя было убить, поэтому девушки смиренно надеялись, что два мерзких создания самостоятельно найдут выход и покинут пределы чужого дома.
— Да, кореец, — наконец ответила Кэтрин, опуская ватную палочку, которую она нашла на свое счастье, в баночку с резко пахнущей смывкой для лака, — и сегодня я тебя познакомлю с его другом.
— И ты уверена, что хочешь разбавить наше вечно женское общество этими азиатами?
Анастейша села, почесывая растрепанные после сна волосы, и уставилась на сгорбленную над столиком спину лучшей подруги. Та старательно подправляла ненужные возле ногтя следы и незаметно покачивала ногой, с которой уже давно слетел маленький тапочек. Анастейша всегда поражалась хрупкости Кэтрин.
— Пора бы уже, — пожав плечами, Кэтрин шмыгнула носом и стала тихонько дуть на ногти, мечтая, чтобы лак скорее высох. Она обернулась к Анастейше и улыбнулась. — Ты что, против? Мне всегда казалось, что это ты меня вытаскиваешь в люди, а не я тебя.
— Да нет, я ничего против не имею, просто… просто это странно, — девушка покинула пределы постели и в одних трусиках с милым бантиком подошла к окну, чтобы зашторить его. Ей пришлось прищуриться, ведь солнце не позволяло спокойно насладиться прелестями утреннего Нью-Йорка.
— Не думала, что ты так скептически относишься к азиатам.
— Что за глупости?
Справившись со шторами персикового цвета, Анастейша потянулась к стулу, на спинке которого висела ее ночная рубашка в полоску, взяла ее, расправила и надела, чтобы скрыть неловкую наготу своего тела. Ей всегда оно казалось не идеальным, как впрочем и любой другой девушке, зато Кэтрин она считала красивой во всех отношениях и не понимала, как она может комплексовать из-за внешности.
—
Кэтрин закатила глаза, и улыбка как по мановению волшебной палочки покинула ее лицо. Она вновь вернулась к покраске ногтей, а ее подруга, напевая под нос какую-то песню, направилась в душ.
Все так красиво начиналось…
***
Мужские пальцы ловко перебегали по струнам, щекоча нежную и чувственную гитару в попытке воспроизвести мелодию. Чонгук всегда мечтал научиться играть на этом дивном инструменте, но все скудные накопления слишком быстро улетучивались в наркотический вакуум, позволяя парню раствориться в разноцветной нирване. Он и Тэхена за собой утянул, а тот был, в общем-то, и не против. Их веселая мужская компания так и осталась бы гордо возвышаться над этим бренным миром с огромной буквой «М» на вершине замка самцов, но рано или поздно природа требовательно забирает (нет, даже вырывает) власть и комкает ее в своих лапах, заставляя людей играть по своим правилам.
У Чонгука появилась Кэтрин, а у Тэхена — Анастейша, а у новоиспеченной компании совершенно новые ощущения, граничащие с безумием и желанием навсегда проститься с реальностью и потеряться там, откуда больше нет выхода. Не имело значения, какой алкоголь сегодня на столе — важно, что он просто есть. А вот с наркотиками дело обстояло куда сложнее, ибо Кэтрин не позволяла Чонгуку травить ни себя, ни лучшую подругу «дешевой ебатней». Всем приходилось конкретно впахивать ради желанной добычи. Самцы снова выходят на охоту, только теперь в сопровождении нежных и податливых спутниц. Прозрачные пакетики еженедельно падали на журнальный столик и терялись в горах домашнего (и не только) хлама. Точно так же терялись пары, но уже в кровати или в ванной и тоже между раскиданной одеждой и шуршащими пакетами из-под быстрорастворимой лапши.
У Тэхена играла совесть. Каждый раз, когда он «пылесосил» прикроватную тумбочку, его лицо искажала гримаса отвращения к самому себе. Он рычал, сжимал волосы на голове в каменные кулаки и сгорал от собственной слабости, превращаясь в никчемный уголек, но стоило заботливым ручкам опьяненной Анастейши коснуться его напряженных плеч, все то черное, что скопилось, дрожало, трещало по швам, и наружу пролезали светлые ростки надежды на счастливое будущее. Но надолго ли?
— Блять, вы заебали.
Струны нервно дернулись, мелодия оборвалась на середине, и Чонгук отбросил гитару на пол. Чувствительный инструмент пустил невидимую слезу и обязательно с нескрываемой обидой уполз бы под кровать, если бы мог. На лице Чонгука блеснула искра злости, сменившаяся слишком громкими и демонстративными нотами омерзения. Он смотрел на разворачивающиеся на его глазах псевдолесбийские ласки и ждал поддержки от развалившегося на кровати приятеля, но тому было слишком кайфово, чтобы реагировать. Тэхен смотрел вверх, раскрыв рот, и дивился тому, как непосредственно резвятся маленькие слоники на потолке.