Тариф воскрешения или плата за бессмертие

Жолобай Андрей Васильевич

– Паша, давай на чистоту. Шансов не было! Эльвира ломает твою гортань, я не даю кристаллу разрядиться в сторону твоих схронов. Знаю, ты уже все записи сделал заранее в принудительном порядке. Но, жесткие диски чисты, можешь мне поверить. Во всех девяти бункерах. Как видишь, я знаю даже о трех резервных, о местонахождении которых даже ты толком ничего не знаешь. Это конец Паша. Либо успокойся и давай поговорим, либо я заберу то зачем пришел сию минуту. Что скажешь?

– Поговорим,- прохрипел бывший Хозяин, а теперь всего на всего перепуганный человек.

Казалось бы, что может держать на этом свете того, кто прожил уже пять насыщенных событиями жизней. А все равно мерзкий червячок липкого страха разъедал сознание, заставлял остро чувствовать свою

беспомощность.

– Чувствуешь да? Каково это снова стать смертным? Ты и твои коллеги далеко не первые, кто пытается улизнуть от действительности. Были целые цивилизации, основанные на реинкарнации. Были и исчезли практически бесследно, оставив после себя лишь монументальные строения, свидетельствовавшие о былом величии.

– Я хочу жить,- выдавил Пустовойтенко пересохшим горлом.

– Именно!- Радостно всплеснул руками уборщик,- теперь хочешь.

Секунду помолчал и продолжил.

– Ты никогда не задумывался, что терял после каждого использования протокола Возрождения?

– Ннет,- неуверенно протянул Павел Никодимович.

– Эх. Ну что же, давай попробуем восстановить пробелы.

Молодой человек поерзал в кресле, устраиваясь поудобней.

– Ты когда-нибудь любил кого-то?

– Какое это имеет...

– Отвечай на вопрос!- Уборщик подался вперед, опираясь руками на подлокотники кресла.

– Нет... Не помню.

– Не помнишь,- голос молодого человека сочился сочувствием.

– Паша, а помнишь ли ты, за что ненавидишь китайцев?

– Нет.

– А ведь дело в старине Ли, Паша. Не припоминаешь?

– Нет,- упоминание о человеке, подарившем название синдрому, вызвало глухую ярость.

– И этого не помнишь... А ведь все это звенья одной цепи, Паша. Любовь, Ли, твоя ненависть, боль, бессмертие... Ты уже и сам не помнишь, зачем устроил этот марафонский забег длиною в сотни лет.

Уборщик замолчал, на несколько секунд уставившись невидящим взглядом в пространство.

– А что тебе говорит имя Ольга, Оленька... Мой милый олененок,- так, по-моему, ты ее называл.

Из груди Пустовойтенко вырвался всхлип. Или все же рычание? Этот звук поразил больше Павла Никодимовича, чем примерявшего роль психотерапевта юношу. Последний смотрел на мужчину с нескрываемым интересом селекционера. Быть новому виду? Или не быть?

Память странная штука. Ли, в свое время сошел с ума, когда понял, что потерял. Его тонкая натура романтика не простила утраты. Тот самый Ли, который увел его олененка, его солнце и звезды, Оленьку. Воспоминания хлынули потоком сквозь плотину забытья, прорвались, снесли веками выстраиваемые преграды.

Вот он стоит перед ней на коленях. По щекам катятся слезы, а он вцепился подрагивающими руками в ее штанину и умоляет простить и одуматься.

– Паш, ну прекрати ломать комедию. Нам обоим известно, что тебе плевать на всех кроме себя самого.

– Олюшка, ну прости меня. Я сам не знаю, как так вышло. Пьяный был... А эти стервы только и ждут, как бы затащить в постель серьезного мужчину!

– Это ты-то серьезный? Ты? Ты за пять лет не сдержал ни одного обещания! Не пропустил ни одной юбки!

– Олененок я исправлюсь! Вот с этого самого момента все будет совершенно по-другому.

Она горько усмехнулась.

– Тут ты прав, все действительно будет совершенно по-другому. Я больше не люблю тебя,- едва слышно прошептали ее губы.

Павел Никодимович вспомнил, как рвалось тогда из груди его сердце. Вспомнил, потому что сейчас оно колотилось о грудную клетку с той же силой. В комнате стало душно, он широко открывал рот, пытался наполнить легкие кислородом, но тщетно. Куда подевался воздух? По щекам вновь катились слезы... Солёные и горькие, как тогда. Второй раз за сотни лет жизней... Она ушла... Нет, не к Ли, а просто от него. Ли сам нашел ее, когда узнал об их разрыве. Долго добивался и покорил-таки сердце красавицы. Именно за это Паша возненавидел его вместе со всеми китайцами в придачу. Искренне радовался, когда у Ли обнаружили рак. Именно китаец стал

инициатором марсианской программы. Откопал среди древних китайских архивов какой-то манускрипт, в котором говорилось о возможностях реинкарнации. Его время истекало и он, теряя выгоду, обратился к другим корпорациям. Обратился и к Пустовойтенко. Программа себя оправдала. Ли получил новое тело, своего брата близнеца, который был приговорен к смертной казни за торговлю наркотиками. Не жизнь, а сказка из сладких совпадений. Но синдром внес свою ложку дёгтя в бочку китайского меда. Реинкарнация отобрала у Ли чувства, которые он испытывал к Оленьке. Он помнил о том, что любит ее, что боготворит, что на все ради нее готов. Но не ощущал более этого. Пустовойтенко ликовал. Ольга сгорала на глазах. А вместе с ней горел и Ли. Он покончил с собой, в память о былой любви, сознание не справилось с противоречием в результате утраты чувств. Оставил ей в наследство кулон с марсианским камнем и свое состояние. Она ушла вслед за ним. Кулон исчез. Состояние досталось детским домам. Чёртовы Ромео и Джульетта. Пустовойтенко запил. Сильно, до беспамятства. Если бы не кулон, он бы последовал в качестве третьего лишнего за Ольгой. Но автокатастрофа завершилась реинкарнацией. Служба безопасности нашла подходящую кандидатуру. Внебрачный сын отца, в какой-то степени брат. С братом произошел несчастный случай. Для общественности это был пьяный водитель, в действительности же криокамера. Впрочем, без пьяного водителя не обошлось и тут. Реинкарнация притупила боль, стерла яркость воспоминаний. Но не полностью. Паша не стал тянуть. Как только служба безопасности откопала подходящего по генному коду кандидата он повторил процедуру. Благо папаша оказался еще тем осеменителем. Пустовойтенко объявил, что смертельно болен и вновь задействовал протокол Возрождения. Общественность недоумевала, зачем передавать по наследству свое имя вместе с состоянием. Но наследник от имени не отказался, как и от наследства. Общественность не знала, что Павел Никодимович разучился умирать. Все ушло. Любовь, печаль, горе, обида... Остались лишь ненависть к китайцам и пустота, которую не смогли заполнить века...

– Вижу, вещички то собраны. Теперь можно и в путь.- Мягко улыбнулся гость.

– Теперь все равно,- прохрипел сквозь слезы хозяин поместья.

Юноша расхохотался.

– Да Паша, лишь собственная боль способна научить испытывать сострадание. Но тут главное не переусердствовать.

Павел Никодимович настороженно уставился на веселящегося уборщика.

– Хочется ведь понять и простить? А Паш? И чтоб тебя поняли, ну и простили, конечно же.- Продолжал уборщик, покатываясь в кресле от смеха.

– А ведь эти ваши марсианские камушки та еще пакость. Ли изнывал от боли не только и не столько физической. Он переживал за Ольгу, за ту боль и страдания, которые ей доставляет любовь к нему. Но фильтр не способен удалённо чистить чувства. А работает он именно с ними. До Ольги ему было не добраться, а вот чувства владельца - пожалуйста! Любовь - зло? Уберем! Переживания, беспокойство, нежность - всё мусор? В урну! Ты думаешь, кристалл удалил твою память? Нет, Паша, он убрал чувства, с остальным ты справился сам. Он резал твою сущность на составляющие, отделяя с каждой реинкарнацией все, что тебя беспокоило, будоражило, томило... Отрезал по кусочку и прятал. Он ждал сигнала вернуть, если понадобится... Но ты городил вокруг себя стены не только из бетона. Злые стволы пулеметов. Столь же злые щупальца ненависти. Ты защитил себя, спрятал, укрыл... Ты не возвращался даже в мыслях к тому, с чего все началось. Но вот ты забеспокоился, о том сможешь ли выжить. Начал вспоминать. Фильтр, повинуясь твоему приказу, вернул все назад. Подсознательному приказу Паша. Ты искал в памяти выход. А я же просто собирал твои вещи разбросанные в веках. Собирал тебя, Паша. Теперь ты готов понять и простить. Я тоже готов забрать, все то, что ты так долго прятал.

Уборщик расправил складку на форменном комбинезоне, чему-то усмехнулся и хлопнул в ладоши.