Тарра. Граница бури
Шрифт:
Со стороны это могло сойти за издевательство. Если под словом «Церковь» подразумевался кардинал Тиверий, то он не мог бы сейчас внятно сказать «мама» и даже «дай».
Ланка ждала ответа, в окно по-прежнему тянуло дымом, хорошо хоть колокола стали звонить пореже, видно, уши и головы горожан оказались не железными.
— Ваше высокопреосвященство, мы ждем.
От необходимости отвечать толстяка избавил старший Цокаи, которого смело можно было назначать на место покойного господина Бо. Если исходить из цвета лица.
— Моя герцогиня, — пусть Имре не подчинялись щеки, с голосом у него было все в порядке, — я вынужден сообщить неприятное
— Что ж, — Илана Ямбора не могла владеть собой хуже мелкого нобиля, — у нас есть лишь один выход. Запереться в Высоком Замке и ждать возвращения моего супруга. Успокойтесь, ваше высокопреосвященство, вам ничего не грозит. Высокий Замок неприступен.
Глава 4
2230 год от В. И. 11–12-й день месяца Медведя
Арция. Устье Агаи
Пантана. Убежище
Гиб боялся, но шел. Рене чувствовал напряжение Водяного Коня и его решимость. Это древнее создание следовало за адмиралом по собственной воле, уздечка была нужна разве что для того, чтобы найти черного скакуна и призвать.
Если верить Жану-Флорентину, то существовавшие некогда в достаточном количестве соплеменники Гиба умели принимать многие обличья, не исключая и человеческого. Философский жаб полагал, что дара речи водяные кони, большинство из которых сгинуло во время битвы со Светозарными, лишились не в наказание за ныне забытую провинность, а чтобы они не выболтали доверенную им тайну. Но молчать не значит не понимать. Именно поэтому, вызвав Гиба, Аррой заговорил с ним так, как говорил со своими маринерами, предлагая им очередной отчаянный поход.
Жан-Флорентин, высказав ряд ехидных замечаний в адрес некоторых склонных к авантюризму политиков, замолк, и Рене пришлось объясняться с Гибом самому. Видимо, ему это удалось, так как конь, тряхнув белой гривой не хуже своего седока, огласил берег рокочущим криком и враз ударил обоими передними копытами, что означало одобрение и согласие. Рене взлетел на блестящую спину и огляделся. Луна уже поднялась высоко, утратив свой зловещий ржавый оттенок. Море лениво шумело, накатывая на пустынный берег. Их никто не увидит.
Гиб взял с места в карьер и понесся вдоль полосы прибоя к устью Агаи, где, если только они не ошиблись, смотрел свои отвратительные сны призванный победителями Могильщик. Тварь должна учуять старую кровь и особенно Водяного Коня, существо, принадлежавшее Старой Тарре и пронесшее сквозь тысячелетие верность прежним богам. Учуять и проснуться, а их дело — увлечь неведомую тварь за собой.
Дальнейшее зависело от копыт Гиба, но какое-то даже не шестое, а седьмое чувство твердило Рене, что принятое решение единственно правильное. Вот в собственном возвращении Счастливчик подобной уверенности не испытывал, хотя это было не так уж и важно. Корабли, на которые в полном порядке погрузилась армия Мальвани, уже на внешнем рейде. Старый Эрик поднимет паруса, как только убедится, что о Марциале можно забыть, а дальше дело Архипастыря и командора. Эти не подведут, тем более с ними Эмзар…
Луна сдвинулась совсем ненамного, когда Гиб вынес седока на пустынный безнадежный берег. Агая
Рене прислушался. Стояла глухая вязкая тишина, но древняя тварь уже не спала, подхваченная той же магической круговертью, что и вся Тарра. Адмирал это понял, едва они замерли на границе двух ненавидящих друг друга вод.
— Давай!
Конь втянул ноздрями сырой, пахнущий чем-то неприятным воздух и громко закричал. Ударил о слежавшийся песок полупрозрачным копытом и закричал снова. Рене почувствовал, как по широко разлившейся воде пробежала дрожь, передаваясь ненадежным пескам. А Гиб словно бы отплясывал какой-то прихотливый танец — прыжок, удар копытами, крик, еще прыжок в сторону. Снова удар и крик, и так до бесконечности; в причудливых прыжках и воплях черного жеребца чувствовался какой-то будоражащий ритм, подчиняясь которому волны Агаи то убыстряли свое течение, то словно бы отступали от залива. А Гиб стоял на границе реки и моря и звал, звал, звал…
Как всегда, именно то, что казалось самым надежным, таило в себе угрозу. Скала, на которой стоял Злой маяк, задрожала. Гиб в последний раз испустил пронзительный вопль и, отпрыгнув по-кошачьи, боком, замер, нехорошо косясь на исхлестанный ветрами утес. Рене с каким-то отстраненным интересом наблюдал, как от подножия скалы отхлынули воды, вопреки извечному закону, повелевающему речным водам стремиться к морю. Обнажилось ровное дно, покрытое слоем вязкой грязи. В свете обезумевшей луны отбрасываемые камнями тени казались нарочито четкими и черными, а зыбучие пески, грязно-серые днем, светились серебром. На какое-то время все замерло, а затем у подножия скалы вздулся и с громким шумом лопнул отвратительный пузырь. Образовавшуюся каверну тут же затянуло, но рядом набрякали несколько новых волдырей.
Вязкая жижа кипела, как каша в казане, распространяя запах гниющих водорослей, к которому чем дальше, тем больше примешивался какой-то другой, острый, отдаленно напоминавший смесь мускуса и прогорклого сала. Гиб вздрогнул всем телом, фыркнул и сделал шаг назад, но потом, очевидно устыдившись, продвинулся вперед на два шага.
— Сохранить хладнокровие в критической ситуации — сделать первый шаг к победе, — ободрил Водяного Коня Жан-Флорентин.
Гиб фыркнул снова, на сей раз обиженно. Рене промолчал, не отрывая взгляда от бурлящей грязи. Адмиралу приходилось иметь дело с самыми разными тварями, многие из которых по праву считались смертоносными, но раздразнить чудовище, пожравшее тела первых богов Тарры, было слишком даже для Арроя.
На кого похожа шевелящаяся в зыбуне тварь, Рене не представлял. Отчего-то казалось, что Могильщик — это огромная змея, серая и безглазая, но при этом отнюдь не слепая. Жан-Флорентин имел на сей счет собственное мнение, каковое и огласил, хотя его никто не спрашивал.
— Исходя из специфики своего предназначения, — убежденно объявил жаб, — Могильщик должен обладать всеми признаками, присущими животным, питающимся падалью.
Рене промолчал, Гиб, разумеется, тоже. Жан-Флорентин собрался было развить тему, но в песчаной каше мелькнуло что-то темное. Рене невольно сжал зубы — какой бы тварь ни оказалась, игра будет смертельно опасной. Еще несколько мгновений, и стало ясно: ужас, скрывавшийся в устье Агаи, вот-вот вырвется наружу.