Тарзан и «Иностранный легион»

Берроуз Эдгар Райс

– Нет!

Этот ответ, казалось, не нуждался ни в переводе, ни в объяснениях.

Вождь снова посмотрел в серые глаза гиганта, который убил тигра, теперь лежавшего на тропе, и то, что он увидел в них, испугало его. «Это не человеческие глаза, – подумал он. – Это глаза тигра».

Проворчав по-малайски проклятье, он приказал своим людям двигаться вперед.

– Нам нужно было убить их всех, – сказал Шримп. – Они расскажут о нас желтобрюхим, и те узнают, где нас искать.

– Если следовать вашей логике, – возразил Тарзан, – то мы должны убивать

каждого человека, который встретится нам на пути. Любой из них может рассказать о нас японцам.

– Вы считаете, что людей убивать нельзя? Тарзан отрицательно покачал головой.

– Даже японцев?

– Здесь есть разница. Мы воюем с ними. Не из ненависти, не из мести и без особого удовольствия, но я убью каждого японца, которого смогу, пока не кончится война. Это мой долг.

– У вас нет ненависти к ним?

– Нет, – сказал Тарзан. – Я могу вспомнить, что только один раз в жизни я почувствовал ненависть и убил из мести – Кулонгу, сына Мбонги. Он убил Калу, мою приемную мать. Она была единственным созданием на свете, которое любило меня и которое любил я. Я считал ее тогда своей родной матерью. Я никогда не раскаивался в этом убийстве.

Пока они разговаривали, Корри готовила ужин. Джерри помогал ей. Они жарили на огне у входа в пещеру фазанов и оленину. Бубенович осматривал оружие, оставленное туземцами.

– Почему вы спросили у этих бандитов, не слыхал ли кто из них об американских летчиках, которые приземлились недавно? – спросила Корри у Джерри.

– Двое из моей команды, о которых известно, что они выпрыгнули, не обнаружены – радист и стрелок, Дуглас и Дэвис. Мы разыскивали их, но не смогли обнаружить следов. Мы нашли лишь тело лейтенанта Барнхэма, парашют которого не раскрылся. Мы считали, что если и у них парашюты не раскрылись, то мы должны были их найти поблизости. Мы все прыгнули в течение нескольких секунд.

– Сколько же вас было?

– Одиннадцать. Девять человек команды, полковник Клейтон и фотограф. Мой бомбардир остался на базе, потому что заболел. Да он и не нужен был. У нас не было бомб, и мы выполняли только задание по рекогносцировке и фотографированию объектов.

– Подождите, – сказала Корри. – Здесь четверо из вас. Лейтенант Барнхэм – это пятый. Двое пропало без вести. Всего семь человек. Что же случилось с остальными четырьмя?

– Убиты во время боя.

– Бедные парни!

– Страдает не только тот, кто убит, но и те, кто остался дома, страдают не меньше – родители, девушки, друзья. Для них же, может быть, и лучше было погибнуть. В конце концов, здесь сущий ад, – прибавил он горько, – и те, кто избежали этого, пожалуй, счастливее нас.

Она дотронулась до его руки.

– Не надо так переживать. Еще может быть много счастья в мире для вас, для всех нас.

– Это были мои друзья, и они были очень молоды. Они должны были уходить из горящего ада. Это несправедливо. Тарзан говорит, что нехорошо ненавидеть, и я знаю, что он прав. Но я все же ненавижу и тех бедных подневольных, которые стреляли в нас, и в которых стреляли мы. Я хочу ненавидеть

их. Я не такой философ, как вы и Тарзан. Я часто упрекаю себя за то, что недостаточно сильно их ненавижу.

Джерри видел, какой ненавистью загорелись ее глаза, и подумал, какие же ужасные вещи ей пришлось пережить, что такие сильные чувства возникли в сердце девушки, по природе своей доброй и милой. Он повторил ту же фразу, которую она только что говорила ему:

– Не надо так переживать.

– Вы никогда не видели свою мать, затравленную до смерти, и вашего отца, заколотого штыками желтых зверей. Если бы вы видели и не возненавидели их, вы были бы недостойны называться человеком.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он.

Он пожал ей руку.

– Бедная девочка.

– Не жалейте меня, – проговорила она почти сердитым тоном. – Я не плакала тогда и не плакала позже, но, если вы будете меня жалеть, я заплачу.

Сделала ли она ударение на слове «вы»? Он решил, что сделала, хотя и еле заметное.

Вскоре весь маленький отряд собрался вокруг костра. Тарелками служили широкие листья, вилками – заостренные бамбуковые щепки, и, конечно, у каждого был свой нож. Они пили из тыквенных сосудов.

Кроме фазанов и оленины, у них были фрукты и жареные семена дуриана. Им жилось не так уж плохо в этой стране изобилия.

– Подумайте о бедных «собачниках» там на базе, – сказал Шримп. – Они питаются консервированным месивом из мяса и овощей и другой подобной же гадостью.

– Я поменялся бы с любым из них сию же минуту, – заметил Джерри.

– Что такое «собачники»? – спросила Корри.

– Ну, я думаю, первоначально это означало то же, что «пехотинец», но потом стало прозвищем каждого, призванного в армию, – объяснил Джерри.

– Каждого джи-ай, то есть американского солдата, – добавил Шримп.

– Какой странный язык! – воскликнула Корри. – А я думала, что знаю английский!

– Оставайтесь с нами, Корри, и мы усовершенствуем ваш американский и испортим ваш английский. Джерри засмеялся.

– Если вы обратите особое внимание на лексикон сержанта Розетти, то они оба будут испорчены, – вставил свое слово Бубенович.

– Почему тебе не нравится мой американский язык, умник? – спросил Шримп.

– Мне кажется, что сержант Шримп остроумный человек, – вступилась за него Корри. Розетти густо покраснел.

– Раскланивайся, остряк. Бубенович засмеялся.

ГЛАВА IX

Перед ужином Тарзан срезал с огромного дерева два широких куска коры. Куски коры были не менее дюйма толщиной, упругие и крепкие. Из них он вырезал два диска приблизительно в шестнадцать с половиною дюймов в диаметре. По краю каждого диска он вырезал шесть глубоких бороздок, оставив между ними пять выпуклостей. Сидя у костра, Корри, Джерри и остальные с интересом наблюдали за его работой.

– Что это за дьявольские штуки вы делаете? – не выдержал, наконец, пилот. – Они походят на круглые плоские ступни с пятью пальцами.