Тарзан и «Иностранный легион»
Шрифт:
– Вы ведь не собираетесь есть это? – спросил Шримп.
Он указал на большой горб носорога с кожей и шерстью.
– Через пару часов это блюдо вы тоже будете есть, – сказал Тарзан. – Вам оно понравится.
Когда на дне ямы образовался слой раскаленных углей, Тарзан положил на них горб шкурой вниз, покрыл его листьями, а затем завалил землей. Взяв кусок от антилопы, он отошел немного от других, присел на корточки и начал есть, отрывая зубами куски сырого мяса. Американцы и Корри уже давно перестали обращать внимание на эту особенность.
– Что ты чувствовал, Шримп, когда бежал с носорогом наперегонки? – спросил Бубенович. –
– Я начал читать «Аве Мария», когда почувствовал что-то вроде смерча за своей спиной. Я подумал, что, если мне удастся кончить молитву, прежде, чем он догонит меня, то у меня будет шанс спастись. Тут я споткнулся. Но Святая Мария все же услышала мою молитву и спасла меня.
– А я думал, что это сделал Тарзан, – заметил Бубенович.
– Конечно, меня спас Тарзан, но кто привел его сюда вовремя? Как ты считаешь, остолоп?
– Атеизм неуместен, раз все счастливо кончилось, – примирительно сказал Джерри.
– Я тоже молилась, – заявила Корри. – Я молилась, чтобы бог не позволил случиться несчастью. Ведь вы рисковали жизнью, чтобы спасти нас всех. Вы очень смелый человек, сержант. Тем более, что у вас не было для спасения ни единого шанса, и вы, конечно, понимали это.
Розетти чувствовал себя несчастным.
Ему хотелось, чтобы заговорили, наконец, о чем-нибудь другом.
– Вы все преувеличиваете мою заслугу, друзья, – недовольно сказал он. – Я сделал это, не отдавая себе отчета. Я ни о чем не думал в тот момент. Человек, который действительно проявил мужество, так это полковник. Подумайте только, убить антилопу и потом носорога, не имея в руке ничего, кроме простого ножа!
Джерри незаметно бросал порой на Корри быстрые взгляды. Он видел, как она отрывала мясо своими красивыми белыми зубами, и вспомнил, что она говорила о своей ненависти к японцам: «Я хочу их ненавидеть. Часто я упрекаю себя, что недостаточно сильно ненавижу их».
Он думал о том, какая женщина выйдет из нее после войны, после всего того, что ей пришлось пережить.
Он перевел глаза на Тарзана, евшего сырое мясо, а затем на других мужчин, чьи руки и лица были выпачканы соком мяса антилопы, грязных и обугленных кусков жареного мяса.
– Хотел бы я знать, каким будет наш мир после войны, – высказал он вслух свои мысли. – Какими людьми станем мы сами? Большинство из нас так молоды, что мы не будем помнить почти ничего другого, кроме войны – убийства, ненависть, кровь. Интересно, сможем ли мы когда-нибудь удовлетвориться однообразным существованием мирной жизни?
– Что касается меня, – оживленно откликнулся Бубенович, – то если мне только доведется засунуть свои ноги под письменный стол, то я уж никогда не вытащу их обратно. В противном случае пусть бог разразит меня на месте!
– Это вы так думаете сейчас, Бэм. Но будем надеяться, что вы правы. Но о себе я не могу сказать ничего определенного. Иногда я ненавижу полеты, а иногда думаю даже, что они стали частью моей жизни, частью меня самого. Конечно, не столько сами полеты, сколько связанные с ними трепет и возбуждение. Если это так, тогда мне это нравится, а значит и сражения, и убийства. Я не знаю. Надеюсь, что это не так. Было бы чертовски ужасно, если бы многие молодые парни думали таким же образом. Или возьмем Корри. Она научилась ненавидеть, хотя и не создана для этого. Но война и японцы заставили ее научиться
– Вам не стоит беспокоиться, – успокоил его Тарзан. – Человек легко приспосабливается к изменениям условий. Молодые люди особенно быстро реагируют на изменение окружающей обстановки и обстоятельств. Вы найдете свое настоящее место в жизни, когда наступит мир. Только слабый и испорченный человек бесповоротно изменяется к худшему.
– Я думаю, что война все же очень отразится на всех нас, – возразила Корри. – Мы не будем теми же людьми, какими стали бы, не пройдя через нее. Она быстро состарила нас, а это значит, что мы потеряли часть нашей юности. Джерри мне недавно сказал, что ему только двадцать три года, а я считала, что ему больше тридцати. Он потерял десять лет своей юности. Может ли он быть тем же самым человеком, каким бы стал, прожив десять лет в мире и безопасности? Нет, я думаю, он будет лучшим человеком.
Короткое восклицание Шримпа прервало дискуссию. Они обернулись и увидели, что Тарзан вынимает жаркое из импровизированной печки.
– Идите сюда! – позвал Шримп. – Мне хочется попробовать это блюдо. Оно источает небесный аромат.
К всеобщему удивлению, горб носорога оказался сочным, нежным и очень вкусным.
Пока они ели, пара глаз наблюдала за ними из кустов, которые росли на краю обрыва по ту сторону реки. Спустя несколько минут обладатель этих глаз снова скрылся в лесу.
Этой ночью дикие собаки дрались за туши убитых Тарзаном животных до тех пор, пока появившийся тигр не прогнал их с пиршества, и они, образовав мрачный ворчащий круг, дожидались, когда повелитель джунглей насытится и удалится.
Каждая война создает новые слова. Вторая Мировая война не является исключением. Вероятно, наиболее известное слово, рожденное ею, это – «квислинг». Воины также переделывают старые слова. «Коллаборационист» раньше имело положительное значение, но я сомневаюсь, чтобы оно уцелело после войны: никто не захочет называться коллаборационистом.
Коллаборационисты были в каждой стране, где побывали враги. Были они и на Суматре. Таким был Амат – жалкое создание, низко кланявшееся каждому японскому солдату и заискивавшее перед ними. Он был шакалом в образе человека, который питался объедками со стола наглых оккупантов, дававших ему пощечины, когда он мешался у них под ногами.
Когда Амат увидел пятерых белых людей, остановившихся у реки в маленькой долине, он облизал свои толстые губы как бы в ожидании угощения и поспешил обратно по тропе к своей деревне, где был временно расквартирован отряд японских солдат. У него было две причины торопиться: он спешил передать свою информацию врагу и хотел засветло добраться до своей деревни, пока «его величество» не вышел еще на охоту.
Он находился в нескольких милях от дома, и начали уже опускаться сумерки, когда оправдались его худшие опасения: страшная голова повелителя джунглей появилась, словно призрак, прямо на его пути. Тигр не оставил Амата в сомнении относительно своих намерений и сразу же ринулся в его сторону. Амат отчаянно завизжал, прыгнул на ближайшее дерево и полез наверх со всей доступной ему быстротой. Тигр прыгнул за ним, но промахнулся. Амат карабкался все выше, обливаясь холодным потом и задыхаясь.