Тарзан (Сборник рассказов)
Шрифт:
— Идем! — сказал Андерсен. — Мало времени! Он взял ее сверток с одеялом и, захватив в коридоре у двери свой узел, осторожно повел Джэн к борту парохода. Здесь он взял ребенка к себе на руки и помог ей спуститься по веревочной лестнице в стоявшую внизу шлюпку. А затем быстро и бесшумно перерезал веревку, которой шлюпка была привязана и, нагнувшись над веслами, беззвучно поплыл к берегам Угамби.
Андерсен греб сильно и уверенно. Лодка быстро скользила по воде.
Из-за туч показалась луна, и путники увидели устье
Джэн Клейтон мучил вопрос: куда он ее везет? Знакомо ли ему это место? Она не знала, что по своим обязанностям повара, швед уже был сегодня на этой речке, в маленькой деревушке; он покупал там у туземцев провизию и, воспользовавшись случаем, столковался с ними насчет бегства Джэн.
Несмотря на то, что луна ярко светила, поверхность реки казалась совершенно темной. Гигантские деревья местами сплетались над серединой реки, образуя как бы густой и темный свод. Огромные ползучие растения вились причудливыми сплетениями вокруг толстых стволов до самого верха деревьев и ниспадали оттуда длинными прядями до самой поверхности реки.
Река была спокойна, и тишина нарушалась лишь плеском весел да возней купающихся гиппопотамов: фыркая и пыхтя, неповоротливые животные ныряли с песчаной отмели в прохладную и темную глубину реки и плескались, словно купающиеся люди.
Из густых джунглей с обоих берегов реки доносились жуткие ночные крики хищников: можно было различить бешеный вой гиены, рев пантеры и глухое рычанье льва. Кроме них слышались странные, непередаваемые звуки, которые Джэн не могла приписать какому-либо определенному ночному хищнику и которые, благодаря своей таинственности, казались ей сверхъестественными и необычайно жуткими.
Она сидела на самой корме лодки, крепко прижав к груди своего ребенка. Близость и теплота маленького, нежного, беспомощного тельца пробуждали в ее сердце такую радость, какой она давно уже не чувствовала во все эти печальные дни.
Она не знала, какая судьба ее ожидает. Новое, еще неведомое, тяжкое несчастье могло разразиться над ней, но сейчас она была счастлива и благодарила небо за этот, может быть, короткий миг, когда она могла вновь обнять своего ребенка. Она с лихорадочным нетерпением ожидала рассвета, чтобы увидеть милое личико своего маленького черноглазого Джека.
Она напрягала свое зрение, стараясь разглядеть любимые ею черты, но все ее усилия были напрасны.
Было около трех часов утра… Лодка внезапно зашелестела днищем по песку. Показался еле различаемый берег, и Андерсен причалил к отмели.
Наверху при бледном лунном свете нелепо обрисовывались очертания туземных хижин, окруженных колючей изгородью — бома. Андерсен громко позвал кого-то. Потом еще раз крикнул. Но лишь через некоторое время из деревни послышался ответный человеческий крик. Появление
Андерсена отнюдь не было здесь неожиданностью.
Швед помог Джэн Клейтон с ребенком выйти на берег, привязал лодку к небольшому кусту и, захватив одеяла, повел ее к изгороди.
У ворот деревни они были встречены туземной женщиной. Это была жена предводителя, с которым Андерсен сговаривался днем. Она повела их к своей хижине, но Андерсен заявил, что они намерены устроиться на ночлег прямо под открытым небом.
Швед объяснил Джэн, что хижины туземцев не отличаются чистотой и кишат разными насекомыми, а поэтому он и предпочел спать на земле.
С непривычки и от пережитого волнения Джэн долго не могла заснуть на твердой земле: но сильное утомление взяло верх — и, обняв ребенка, она, наконец, крепко заснула.
Когда она проснулась, уже светало. Около нее столпилась куча любопытных туземцев — большею частью мужчин. У негритянских племен сильный пол наделен любопытством в гораздо большей степени, чем женщины.
Джэн Клейтон инстинктивно прижала крепче к себе ребенка, но вскоре она убедилась, что чернокожие ничуть не намереваются сделать зла ни ей, ни ребенку.
Один из них предложил ей даже молока в каком-то грязном, закопченном сосуде. Доброе намерение глубоко тронуло ее, и она приветливо улыбнулась туземцу. Она взяла кувшин и, чтобы не обидеть чернокожего, поднесла молоко к губам, с трудом удерживая тошноту от противного запаха.
Заметив это, Андерсен вывел ее из неловкого положения: он взял от нее кувшин, хладнокровно выпил молоко и, вернув кувшин туземцу, подарил ему за это несколько голубых бус, что привело дикаря в совершенное восхищение.
Солнце ярко светило. Ребенок все еще спал, прикрытый от солнца одеялом, и Джэн с нетерпением ждала возможности взглянуть на любимое личико своего сына. Поодаль от нее Андерсен разговаривал с туземным предводителем. Последний что-то крикнул чернокожим, и те отошли от Джэн.
Она невольно была поражена тем, что повар разговаривал с предводителем на туземном языке.
Какой удивительный человек!
Все время она считала его круглым невеждой и идиотом. Сегодня она узнала, что он говорит не только по-английски и по-французски, но знаком даже с языком дикарей западного берега Африки.
До этого времени он казался ей хитрым, жестоким, не заслуживающим никакого доверия человеком. Сегодня он проявил себя совсем другим. Она даже не верила, что он служил ей из чисто благородных побуждений. Весьма возможно, что у него были другие планы и намерения, которых он пока еще не раскрывал.
Раздумывая об этом, Джэн взглянула на него, на его хитрые глаза, на его отталкивающее лицо, и вдруг невольно вздрогнула. Что-то смутно шепнуло ей, что под такой отвратительной внешностью не могут скрываться высокие бескорыстные побуждения.