Тарзанариум Архимеда
Шрифт:
— Однако, вы сами относитесь к сухому племени технарей из рода Архимеда.
— Технарь технарю рознь. Вот работаю я, в силу временных обстоятельств, в совхозе. Слесарю понемногу и вижу, что вот это можно сделать так, а вот это — намного лучше. Скажем, электроэнергии нам не хватает. А ведь ветра здесь! Особенно за Ялтой, на Ай-Петри. Поверьте, пройдет немного времени и я все свои силы да знания направлю именно на это дело. Дело, скажу я вам, совершенно фантастическое по меркам даже вашей техники. Ведь никакого угля или мазута не нужно. Просто чистый ветер. Движение
— Только не надо революционной риторики, Жора. Придатки не придатки, но по развитию техники мы можем дать вам сто очков вперед. И это притом, что на грезы о будущем у нас определенно не остается времени. Кроме того, мне кажется, что пустые мечтания — это не просто уход от реальности. Это — создание нового мира, в котором реальным действующим лицам часто не хватает места. Они становятся декорациями к декорациям действительности.
— Любезный друг, нехватка времени на такое нужное дело, как ежесекундное мечтание, истощает корни цивилизации. А на счет декораций… Если мечты наполнить кровью, обрастить мясом…
— То это уже будут не мечты, а воплощенная, заранее заданная мечтой, схема поведения в реальности, — закончил Арданьян. И добавил: — Правда, уже совершенно иной. Потому что ваши мечты очень часто придумываются совсем не вами.
Кондратюк пожевал губами, потер лоб и внезапно крикнул:
— Володька, ты мечтать любишь?
Мальчонка отвернул измазанную рожицу от дымящегося костра.
— Ага. Про планеты разные. Или про джунгли, — он с трудом выговорил это слово, — по которым Тарзан бегает. А еще о том, чтобы всем хорошо было. И мама ночью не плакала.
Огромный Ник привлек к себе мальчонку своей огромной лапищей, от чего тот действительно стал похожим на маленького Тарзана под защитой своего лохматого покровителя. Кондратюк кашлянул. Симон молча повертел головой, словно ощутил на шее петлю-удавку. Помолчали.
— В принципе, — после неловкой паузы произнес Арданьян, — инженерные расчеты, создающие новую реальность и новых механических существ этой реальности, есть ипостасью фантастических грез. Однако они более надежны. Вещественней, что ли.
— Вы не правы, — мягко возразил Жора. — Ваше взрослое сознание отвыкло от детских формулировок и не поняло того, что сейчас сказал Владимир. А он, между прочим, сформулировал основной принцип различия между западной цивилизацией и той, которую мы пытаемся создать. Я уже вам это объяснял. Попробую по другому. У вас человек служит технике, у нас техника — человеку. Ваш путь ведет к созданию механического Бога — эдакого бутафорного человека. Наш — к изгнанию Бога из машины, переход актера в зрительный зал. Чтобы он, этот Бог, из бутафории переселился в этих самых зрителей. Чтобы всем хорошо было. И Елена Николаевна по ночам не плакала, — тихо закончил Кондратюк.
— Ваше
Жора развел руками.
— Так ведь я иносказательно.
— Эндрю убили совсем не иносказательно. И вы, кстати, фамилию сменили тоже совсем не иносказательно. Да и Элен все эти годы прожила реально, а не метафорически. — Французская кровь Симона закипела. — Между прочим, она гораздо мужественней вас. Потому, что осталась Барбикен, не смотря ни на что в то время, пока некоторые занимались своими паспортными метаморфозами. А ведь могла бы!..
— Симон! — предупреждающе кашлянул от костра Ник. Кондратюк механически перекладывал на одеяле блестящие шампура. Словно запчасти какой-то фантастической машины.
Арданьян передернул плечами, как от холода. Этот жест был странен для раскаленного морского берега.
— Извините, Жора, — через минуту произнес он, — я не хотел вас обидеть. Просто мне, американцу, привыкшему к тому, что время — это деньги, очень обидно за нерациональное использование вашей головы. Время-то идет…
— Время на то и время, чтобы куда-нибудь идти, — поднял голову Кондратюк. — А к хорошему или к плохому… Вот это зависит от нас. Сейчас оно нужно для того, чтобы люди успокоились после перипетий последнего десятилетия. Именно поэтому я и не хочу их смущать явлением своей персоны. Хоть я и не по своей воле пребывал в деникинской армии, но разве разгоряченным головам можно объяснить что-нибудь…
И Георгий Кондратюк (в прошлом — Александр Шаргей) смущенно развел руками.
Хастон с Вовкой подошли к ним и остановились, прислушиваясь к разговору. Впрочем, остановился только Ник, поскольку мальчонка потянулся к блестящим палочкам шампуров. Что за новые игрушки такие? Симон заботливо поправил мальчонке панамку, мягко отстранил его и спросил Кондратюка:
— И как вы думаете, когда же наступит время для победоносного выхода из подполья?
Жора снова развел руками. Заводной человечек, да и только!
— Я думаю, что скоро. Другие времена — другие заботы. Нам о будущем думать надо, а не в прошлом ковыряться. «Нам», это означает и вам. Сколько времени вы следы Барбикена искали?
Симон немного замялся и потому его опередил Хастон:
— Вовка, тебе сколько лет?
Тот выставил вперед маленькую ладонь с растопыренными пальцами:
— Пять.
— Ну, вот… Столько и искали.
— Эх, товарищи прагматики, — грустно улыбнулся Жора, — это сколько же денег можно было заработать…
— Так ведь тут другое, — снова загорячился Симон, но Кондратюк перебил его.
— То же самое. То, про что я говорил. Механическое ощущение времени гораздо беднее человеческого. В последнем оси системы координат замещаются ее содержимым. Это уже другое измерение. Ведь сколько событий произошло с вами за это время! Сколько вы испытали! Сколько узнали, в конце концов! И нашли нечто большее, чем искали…
— Нашли б мы, если бы Элен фамилию мужа изменила, — буркнул Симон, а Хастон замахал руками: