Тарзанариум Архимеда
Шрифт:
Двери внезапно открылись и Арданьян еле успел влепить свое тело в стенку. Сердце на мгновение остановилось, а потом сделало бешенный рывок и начало колотиться в ритме отбойного молотка, пробивающего эту самую стенку. Пьер зажмурился. Шаги замерли на пороге соседней комнаты, а после этого повернули назад.
— Вот так, Штольц. Я предлагаю разговаривать при открытых дверях. И с открытыми картами.
Пьер медленно открыл глаза. Напротив, в тусклом зазеркалье, ему был виден небольшой письменный стол, за которым с саркастическим выражением лица замер худой человек в черном костюме. Штольц. Обладатель басовитого голоса, Николь, умащивался спиной
— Итак, — продолжил Николь, устроив, наконец, свое массивное тело в непосредственной близости от Штольца, — я остановился на том, что хотел разъяснить вам положение, в котором вы оказались, благодаря военным успехам вашего руководства.
Голос его был откровенно снисходительным. Впрочем, вопрос поставленный Штольцу способствовал этому.
— Скажите, мистер Штольц, сколько деньжат выделял рейхскомиссариат вашей программе накануне войны?
Анаконда дернула маленькой головкой. Все правильно. Пожимать плечами она не могла за отсутствием таковых.
— Можете не отвечать. Храните свои драгоценные секреты. Но по моим данным — с полмиллиарда рейхсмарок. Подумайте, не отвечая, сколько вам выделяют сейчас?
Штольц отвел глаза в сторону и забарабанил пальцами по столу.
— Вот, вот, — бросил Николь. — Раза в три ассигнования сократили или больше, а, Штольц? Впрочем, это действительно подтверждает факт здравомыслия вашего руководства. Зачем, действительно, выбрасывать огромные деньжищи на какое-то непонятное ракетное вооружение, если традиционные танки и самолеты наилучшим образом показали себя в военных операциях. Взлетел самолет — Дания упала. Бабахнула самоходка — ключи от Парижа у тебя в кармане. Красота!
— Однако, работы по нашим программам не остановлены. Они ведутся, — сухо заметил Штольц.
— А, — махнул рукой Николь, — на всякий случай. Но его, случай, — спина в чесучовом пиджаке нагнулась к черному костюму, — разумные люди очень часто используют для своих целей. И для своей пользы.
Анаконда блеснула впалыми глазками:
— Каких же разумных людей представляете вы, мистер Николь?
— Ой, — по голосу было слышно, что тот поморщился, — вы же прекрасно это знаете! Да тех самых, которые позволили вашему ракетостроительному институту воспользоваться разработками Годдарда [9] . Вы, что думаете — это просто хиханьки: опубликовать патент на его двигатель в немецком журнале? Не-е-т, уважаемые! И это снова же к вопросу о неудобности поз. Ваше руководство поддерживает ракетостроение «на всякий случай». Наше, к сожалению, еще просто не доросло до понимания его перспективности. Но есть люди — и у нас, и в Германии, которые прекрасно ориентируются в этой проблеме. Идеи должны работать и зарабатывать деньги!
9
Роберт Хитчингс Годдард (1882–1946) — знаменитый американский ракетостроитель, один из пионеров конструирования космической техники.
Наступила непродолжительная пауза.
— Должен вам доложить, что все под нашим контролем, Штольц, — продолжил Николь. — Наши люди работают в окружении Годдарда и в Смитсоновском университете, и на полигоне Розуэлла…
Лицо Арданьяна обдало жаром. В Розуэлле, небольшом городке Нью-Мексико,
А Николь, между тем, заканчивал свои разъяснения:
— Как видите, я с вами предельно откровенен. А знаете почему? А потому, что мне поручено предложить вам объединить наши усилия.
Лицо Штольца напоминало маску дикого африканского племени: окаменевшее и разъяренное одновременно.
— Это решать не мне.
— Естественно. И именно поэтому эту часть нашего разговора вы можете передать Дорнбергеру, фон Брауну, фюреру вашему, в конце концов, если это необходимо, но… Но про цену этого предложения я буду разговаривать только с ними. А именно для вас у меня существует кое-что совершенно особое, дорогой мой мистер Хилл.
Пьер увидел, как африканская маска медленно превратилась в маску древнегреческой трагедии: такая же белая с черными провалами мертвых глаз. Затем лицо Штольца опять приняло бесстрастное выражение. Впрочем, когда он заговорил, в голосе его еще звучали напряженные нотки.
— Вы назвали меня каким-то странным именем, любезный герр Николь.
Тот, не отвечая, полез в карман пиджака и, достав что-то оттуда, показал это что-то собеседнику.
— Что это такое, Штольц?
— Портсигар, — после некоторой заминки ответил немец.
— Именно так и подумал ваш, хм, секретарь, обыскав меня и мой портфель. Но это, Штольц, не портсигар. А безобидный такой приборчик, который, пока не вытянута вот эта сигарета, обеспечивает полную невозможность прослушивания и магнитофонной записи в радиусе до ста метров. Вот так, мистер Хилл. Можете позвать своего секретаря и убедиться. Он же, наверняка, пишет нас.
Арданьяну в зеркале было видно, как Штольц вертит в руках дорогой портсигар.
— Вы второй раз называете это имя, герр Николь… И, кстати, почему я должен вам верить? Ведь все, что мне известно о современной технике — а известно мне не мало! — не предполагает возможностей, о которых вы говорите.
— Не предполагает. Все, что известно. Но, сколько в мире, друг Горацио, того, что неизвестно нашим мудрецам. Мудрецам-то неизвестно, но мне…
Николь откинулся на спинку кресла.
— Этот приборчик можно было создать только благодаря технологии, найденной мной в американской глубинке. В известном вам штате Нью-Мексико. Только не говорите, что не слышали о нем!
Пьер насторожился. Собеседник ничего говорить не стал и потому Николь продолжил:
— Но вот это, — он ткнул пальцем в лежащий на столе портсигар, — только сотая часть того, что можно сделать, полностью расшифровав найденные мной записи. Кстати, вот их фотокопии.
И Николь попытался передать Штольцу маленький цилиндрик. Тот не взял его и американцу пришлось поставить кассету с фотопленкой на стол.
— Не доверяете, Хилл, — вздохнул.
— Называйте меня Штольцем, — напряженно попросил тот.
— Хорошо, мистер Штольц. Как угодно, мистер Штольц. Вам, наверное, кажется, что наш разговор приобрел оттенок провокации. Однако это не так. Я разговариваю с вами откровенно только потому, что откровенность в ваших же интересах, Штольц.
Последнее слово Николь произнес с нескрываемой иронией.