ТАСС не уполномочен заявить…

Стрельникова Александра

Антонина быстро подсуетилась, попросив у соседки-старушки пару табуреток. Их сдвинули вместе, накрыв вафельным полотенцем. К ним придвинули тумбочку — и импровизированный стол был готов.

Дамы и кое-кто из гостей-мужчин разместились на диване, остальные — сидя «по-турецки» на паласе вокруг «скатерти-самобранки».

— Дорогие гости, приношу извинения за некоторые неудобства, — сказала Антонина. — Надеюсь, они не испортят нашего веселья по случаю новоселья…

— Не испортят, не испортят, — загалдело возбужденное мужское большинство, разливая полученную по

талонам московскую «Столичную».

Слово взял комсомольский секретарь Аристарх Рачинский.

— Тоня, мы ценим и уважаем тебя, как талантливую коллегу. Ты — замечательный фотожурналист и партнер по работе. И я от души поздравляю тебя с тем, что ты стала, наконец, полноправной москвичкой!

На этом официальная часть комсомольско-молодежной вечеринки была исчерпана, и началась неофициальная.

— Так что там с мебелью, я не понял, — пошутил Виктор, налегая на суп-пюре из телятины «по-французски».

— Не хватило ножек к стульям, — сказала подруга Тоньки Светлана, стрельнув глазами по собравшимся мужским особям и останавливая свой томно-озабоченный взгляд на Аристархе.

— Нет, ножек как раз хватило, — шутливо предположил друг Виктора Вячеслав, — а вот машина, которая развозит мебель, сломалась…

— Нет, машина не сломалась, — просто бензин у них закончился, — грустно сказала виновница торжества. — Ну, ничего, завтра они у меня попляшут…

Новоселье Антонины проистекало шумно, весело, и всё еще по-студенчески, неустроенно.

— Не обижают тебя божьи одуванчики? — поинтересовался Вячеслав у молодой хозяйки.

— Наоборот. Они — моя охрана.

— Как это? — не поняла Лариса.

— А так. Всегда есть кто-то, кто дома сидит. А это значит, что мои дорогие фотокамеры из квартиры уже никто не уворует никогда…

— Тонь, я вот чего-то не поняла, — сказала Лариса, — в твоем длинном коридоре пару раз чуть не грохнулась из-за темноты. А какой-то дедулёк в очках и с палочкой всё время маячил у меня за спиной, методично выключая свет в кухне, ванной и коридоре.

— А-а-а, — Антонина усмехнулась, — так это ж электричество в местах общего пользования. Те киловатты, что нагорят за месяц, потом на четверых соседей и поделят поровну…

— Да сколько там нагорит: копейки, да еще и поделить на четверых, — покачала головой журналистка.

— Э, тебе — министерской дочке из сталинских хоромов этого не понять, — вздохнула подруга. — Это всё из области психологии коммунальных кухонь. Я с этим дедом уже имела беседу попервой, когда пару раз растянулась в темном коридоре, где эта тусклая лампочка должна гореть постоянно.

— Ну, вот, а ты еще «Чародейку» им отдала, недовольно буркнула Светлана. — Знаешь, как я эти четыре тортика на Черемушкинском хлебопекарном комбинате с «черного хода» с переплатой сегодня добывала?

— А еще и бутылку водки из наших припасов отдала, — подключился к острой продуктовой теме Виктор.

— Да будет вам, — махнула рукой Антонина. Во-первых, я — сибирячка. Сибиряки — не жлобы. И по сегодняшнему случаю я должна была соседям проставиться.

Тут молодая хозяйка усмехнулась.

— Дедулёк-то

молча электричество выключает, а если б я не подсластила пилюлю, ворчал бы весь вечер. А, во-вторых, водки у нас — залейся. И тортиков — еще целых три штуки, каждый по килограмму весит.

— А тортики какие еще? — поинтересовался кто-то из гостей.

— Еще одна «Чародейка» и два «Подарочных» торта, — успокоила собравшихся Антонина.

Гости удовлетворенно загудели.

— «Подарочный» — мой любимый торт еще со студенческих времен, — плотоядно сказала счастливая Тонька. — Для тех, кто не знает: это два толстых и нежных бисквита, между которыми невозможно вкусная маслянистая прослойка крема, и много-много жареного арахиса сверху. И обалденный запах ванили…

Антонина мечтательно прикрыла глаза.

— Всё равно жалко, нам, ведь, еще два дня гудеть, — сказала Светлана, поводя раскосыми, как у Марины Влади в фильме «Колдунья», глазами в сторону спортивного увальня.

И было, в общем, ясно, что ударение делается вовсе не на торте. А на двух предстоящих выходных, которые намекалось провести весьма интересно, если бы того пожелал этот, не в меру трезвый комсомольский вожак главного информационного агентства страны.

Светка была типичным представителем провинции, оказавшимся в столице то ли в качестве разведенной офицерской жены, то ли провалившейся уже не в первый раз во ВГИК абитуриентки, то ли бывшей лимитчицы ткацко-прядильной фабрики, не желающей покидать Москву. Тайно нарушая строгий паспортный режим советской державы, молодая женщина постоянно пребывала в поисках мужского плеча, облокотясь на которое, можно было бы решить все свои проблемы.

— Тонь, — сказал Аристарх, — со временем с доплатой твою комнату можно будет обменять и на отдельную однокомнатную квартиру, ты об этом думала?

— Конечно, думала, Аристон, — живо отозвалась хозяйка. — Я стариков своих хочу из Сибири забрать в Москву. Ну, разумеется, не сразу, через какое-то время. Главное, что у меня теперь есть своя крыша над головой, — Тонька счастливо прикрыла глаза, — московская крыша. И комната эта — конечно же, только трамплин. Друзья мои, как я счастлива…

— А уж как я счастлива, что моя подруга жилье, наконец, получила, — как бы невзначай потягиваясь на диване и сексуально маня своими формами, сказала Светлана. — Я, ведь, не москвичка, намыкалась по разным съемным квартирам…

И она опять стрельнула хитроватым прищуром раскосых глаз в сторону спортивного журналиста.

— Повезло тебе, Светка, — сказал Виктор, — теперь тоже в центре жить будешь. Ох, и разгуляешься у площади Разгуляя…

Все засмеялись, и Виктор, которого уже начинало развозить, опять предложил тост за новоиспеченную москвичку.

Ларисе становилось скучно. Водку она не пила (в отличие от коньяка). Вина, за исключением пары бутылок портвейна, не было. Но портвейн был жутким, совершенно неудобоваримым. Быть трезвой в хмельной компании — это неинтересно. Трезвым в силу своей спортивности оставался и Аристарх, пригубивший «для приличия» не более двух маленьких стопочек.