Тать на ваши головы

Боброва Екатерина Александровна

Да какое в порядке, когда внутри все горит от досады?! Знала ведь, что белым доверять нельзя. Впрочем, и синим с зелеными тоже. Я себя прям ощущаю безумным художником, который пытается избежать созданного им мира цветных теней.

Желание попроситься жить к подземникам пришлось отбросить. Неплохой, конечно, вариант, но без солнца я жить не смогу. Да и у них не все спокойно, раз на женщин с детьми нападают.

— Временные трудности, — отказалась я от заботы подземника.

Тот неодобрительно покачал головой:

— Я бы посоветовал

вам в будущем с этими трудностями не встречаться, Тать.

Знал бы он, что таких трудностей у меня три четверти Города.

— Идемте, Тать, нас ждут, — поторопил он меня, не дождавшись благодарности за совет.

По дороге выяснилось, что пациент жив и приходит в себя, а моего переводчика зовут Ашхац, и исполняет он роль торгового посредника между сородичами и Городом. Отсюда и отличное знание четырех языков пришельцев, а еще возможность, не вызывая подозрений, бывать в Городе и заниматься поиском детей.

Город подземных жителей вырастал постепенно. Не сразу я обратила внимание, что мы идем не просто по проходу, а по улице, за стенами которой упрятаны складские помещения. Потом стали встречаться и жилые. В стенах попадались солидные двери из досок, под которыми на каменном полу лежали веселые коврики, в оконных проемах радовали взгляд цветные занавески, а к светящемуся мху добавились всевозможные фонарики: от маленьких — гирляндой, до крупных, в половину моего роста. Мох здесь заменял цветы: синий, желтый, красный, серебряный и даже черный. Он покрывал стены домов, жил в горшочках на подоконниках, обитал в каменных вазах, сползал по фонарям и растекался по потолку. Тот, кстати, стремился все выше и выше, пока не вырвался в пустоту.

Я, задрав голову, обозревала темноту, в которой подсвеченными фонарями угадывались силуэты мостов. Город впечатлял. Здесь даже деревья были — каменные, очень реалистичные, покрытые разноцветным мхом. А еще тут вкусно пахло едой, дымом и чем-то цветочным. Где-то вдалеке уютно шумела вода.

— Прошу, Тать. — Меня вежливо взяли под руку и повели к выставленным на крошечной площади стульям и столикам. Сиденья были каменные, покрытые для удобства вязаными ковриками.

— Вам надо восстановить силы.

Передо мной поставили дымящуюся плошку с супом, положили солидных размеров лепешку, принесли кружку с каким-то отваром. Ашхац сел напротив, и перед ним женщина тоже поставила еду.

Я поблагодарила, набрала полную ложку супу, да так и замерла. По стене ползло. Мохнатое, с покачивающимися отростками, переливчато фиолетово-серое, длиной с человеческую ногу, толщиной с кота. Раздвоенный на конце хитиновый хвост. На складчатой морде с трудом угадывались нос и рот. Но добила меня розовая ленточка, повязанная где-то между первой и второй частью туловища.

Похоже, выражение лица у меня было впечатляющим, с отвисшей челюстью, так что Ашхац прекратил трапезу, проследил за моим взглядом, нахмурился, сказал что-то хозяйке, и та, охнув,

выхватила полотенце, бросившись с ним на чудовище. Многоножка при раздавшихся воплях резко вильнула в сторону, ловко избежав шлепнувшего по стене полотенца, ускорилась и рванула на приличной скорости куда-то наверх. Хозяйка гневно погрозила ей вслед своим оружием.

— Прошу прощения, что вас напугали, — извинился Ашхац, — он не должен был сбежать.

— Питомец? — уточнила я.

Подземник кивнул.

Нет, чему я удивляюсь? Какие хозяева, такая и живность. Лично я против многоножки побоялась бы с полотенцем выступать.

Суп оказался вкусным, лепешка теплой и мягкой, отвар чуть горьким, но бодрящим, и после трапезы я чувствовала себя полноценным человеком. Даже многоножка, потенциально могущая свалиться передо мной на стол, не пугала.

— Я отведу вас в Город. — Ашхац перешел к делу. Достал из-под стола мои сапоги — на время лечения мне выдали сплетенные из лозы тапочки, к сапогам добавился сверток с земными вещами и плащ — чужой, не мой.

— Переоденьтесь, — посоветовал он, — в этой форме вам не стоит появляться.

Еще бы. Если я правильно помнила, женщин в лагере зеленых не было. Так что выдыхаем, забываем о походке лошади, размахивании руками и суровой морде лица. Я снова могу быть сама собой. А белый — эгоист. Даже не подумал о том, что скрываться мне было в разы сложнее.

Когда я одетой вышла из домика, на столе меня ждал рюкзак в виде кожаного мешка с лямками.

— Тут кое-что в дорогу, — скупо пояснил Ашхац, он вообще был не особо разговорчив, как и все подземники, — а вот это повесьте на шею и берегите особо.

И мне вручили небольшой, на кожаной тесемке кошелек. Я попробовала было отказаться, но мои возражения пресекли суровым:

— Горы не остаются ни перед кем в долгу.

И «долг» мне собственноручно повесили на шею, еще и под рубашку заправили.

— Идемте.

Мы поднялись по лестнице на второй ярус, перешли на другую сторону, как чуть были не сбиты с ног ватагой ребятни. Пять или шесть озорников промчались мимо нас, а один со всего размаха врезался мне в живот. Я охнула, поймала испуганный взгляд черных глазенок-пуговок, выслушала еле слышное извинение и осталась стоять, примерзнув к месту.

Ашхац с трудом меня дозвался.

— Кажется, я знаю, где ваша пропажа, — огорошила я подземника.

К Городу мы подошли после обеда. Ашхац, если бы мог, бежал, но нас тормозила его хромота. Так что мы доковыляли до нужной нам части пригорода, когда перевалило за полдень.

Путешествовать с подземником мне понравилось в разы больше, чем со стражами: незаметно, скромно, без аккомпанирующего обстрела и нервирующей погони. Провели меня подземными коридорами — я прям кротом себя почувствовала и долго потом моргала, вытирая слезы и привыкая к солнцу, когда мы вышли на подозрительно знакомый косогор — где-то тут я часовню обвалила, н-да.