Татарский удар
Шрифт:
— Замечательно, — сказал Танчик. — А раз так, я думаю, мы можем договориться на общественных, так сказать…
— Танбулат Каримович, бога ради, простите. Можно я договорю? Спасибо. Так вот, я ситуацию вижу примерно так. И наверное, не я один так это вижу. И поэтому, Танбулат Каримович, самое поганое будет, если вы с Москвой опять договоритесь, а мы все прокинемся.
— Как это? — спросил Магдиев, сверля меня черными буравчиками.
— Да как обычно. Мне вот сейчас тридцать… Ой, тридцать один год.
— Я думал, меньше, — удивился Булкин.
— Спасибо, — сказал я, не улыбаясь — достали уже комплименты по поводу моей щенячьей внешности. —
— Продаваться, — подсказал Танчик.
— Ну, можно так сказать, можно — «находить компромиссы». Один черт: люди окажутся обманутыми. Те люди, которым на самом деле независимость как таковая на фиг не была нужна. Но когда они привыкнут к этому лозунгу, к этой идее, они будут готовы умереть за нее. Не потому, что надо, а потому что это смысл жизни дает. А раз так, то самое прагматичное предательство заберет у людей все. Весь смысл заберет. Даже если даст взамен меньшие налоги и увеличение детских пособий. И пока есть хоть малейшая вероятность того, что дело кончится подобным сговором, я ни в чем участвовать не буду.
— Логично, — сказал Магдиев после паузы. — И что тебе нужно, чтобы исключить такую вероятность?
Я растерялся. Потом опять разозлился на свою простоту, так легко загоняющую меня в угол, и сказал:
— Ваше обещание.
Теперь растерялся Магдиев. Я заметил это с удовольствием. Гильфанов наблюдал за нами со странным выражением. Правильно, когда еще такой сюр с такими героями увидишь!
— Прилюдно, на Коране или Конституции? — осведомился Булкин.
— Зачем? Обычное слово.
— Да… Страшный народ журналисты. Ладно, Айрат-afande [10] , вот тебе мое слово. Я что сказал, сделаю, и от своих обещаний не отступлю. Клянусь. Достаточно?
10
Господин.
— Вполне, — сказал я, чувствуя себя довольно неуютно. — Так какие общественные советы вам нужны?
— С обещаниями закончили? А то давай ты мне чего-нибудь… Ладно, qurqama, шучу inde. Советы, Айрат-afande, профессиональные нужны. Война — не олимпиада, здесь надо побеждать, иначе смысла нет ввязываться. В современной войне все решают не дивизии, а буковки. Побеждает не оружие, а пропаганда.
— Ну, это слишком сильно, наверно…
— Не слишком сильно, a, tege, не слишком полно. На самом деле любого врага можно побеждать в современных условиях, если включать три вещи. Первое — показывать и доказывать, что ты более силен, развит, и на всякого его козырного короля имеешь туз, а на всякого туза — джокера. В технологическом, военном и, не знаю там, политическом плане постоянно выводить за удобные рамки и ошарашивать.
— Ошеломлять. Вы знаете, Танбулат Каримович, «ошеломить» значит сильно стукнуть дубиной по шлему, чтобы птички внутри головы запели. Такое специальное слово.
Магдиев с уважением посмотрел на меня и продолжил:
— Второй фактор — биться насмерть и всегда очень дорого продавать свою жизнь. Как это — с коэффициентом-дефлятором. Чтобы свято убедить — за одну жизнь мы будем забирать десять или сто. В любом случае. И третье — пропаганда. Без нее первые две вещи ничего не стоят. А с нею они великая сила. Я бы сказал, непреодолимая. Сможешь обеспечить?
— А почему
— Ну, войну ты нам накликал, теперь победу давай, — сказал Магдиев.
— Так я не эту войну кликал, — оскорбился я.
— Ай, это детали. Победу тоже можешь другую, мы не гордые. А если без шуток, то мы тут со специалистами посоветовались. Чужих брать нельзя, полных пиарщиков брать нельзя, силовиков уже набрали выше крыши. Всех исключили, остался ты.
— М-да… Велика Россия, а Татарстан меньше. И что, прямо воевать будем?
— Так уже воюем, Айрат. Ты не заметил?
Тут я впервые заподозрил, что шаловливые ушки спецслужб пробрались не только внутрь телефонных линий. Но спросил про другое:
— А смысл, Танбулат Каримович? Олимпиада ведь получится, сожрут. Или как Ибаррури, лучше умереть стоя?
— Ну, я думаю, Придорогин все-таки падлой не окажется — обещал ведь, что не допустит кровопролития и уйдет, если оно случится по его вине.
— А вы? — набравшись наглости, поинтересовался я.
— А я — если мой народ будет вне опасности, — серьезно сказал Магдиев.
— Логично, — сказал и я. — Давайте к делу. Только, если можно, еще два условия.
— Аппетит приходит, да? — поинтересовался Магдиев, откидываясь на спинку жалобно зашептавшего стула. — Ну, давай.
— Два, значит, условия, — повторил я. — Во-первых, закупить или там заготовить побольше инсулина. Можно еще каких-то лекарств, без которых кому-то из наших жить не получится. Но главное инсулин.
— Astag' firulla! [11] У тебя неужели диабет?
— Тьфу-тьфу. Просто такая просьба.
11
О, боже! (экспрессивное восклицание).
— Выполним. Вторая?
— Вторая — Рахимова и Ецкевича, советников ваших, подальше как-нибудь от дел всяких держите.
— Ух ты, — Магдиев широко заулыбался. — А чего так?
Я пожал плечом и буркнул:
— Хорошего они не посоветуют.
— Ага, — сказал президент. — А премьера не снять? Или, может, конституцию перепишем?
Я опять пожал плечом.
Магдиев встал — в своей сумоистской манере, неожиданно и быстро, — отошел к столу, взял из стопки документов два листка и, вернувшись, широким жестом положил их передо мной. Листки были подписанными сегодня указами об отставке советников Ецкевича и Рахимова в связи с их переходом на другую работу.
— Ух ты, — сказал уже я.
Магдиев отобрал у меня указы и осведомился:
— Aibat me shulai? [12]
— Bik aibat, — согласился я. — Nihayat' sugyshka barabyz [13] .
5
Отец валялся в углу. Вдруг он приподнялся на локте, прислушался, наклонив голову набок, и говорит едва слышно:
— Топ-топ-топ — это мертвецы… топ-топ-топ… они за мной идут, только я-то с ними не пойду…
12
Такхорошо?
13
Оченьхорошо. Наконец-то на войну пойдем.